— Это что такое? — спросил я, повернув журнал бумажными внутренностями к восьмому классу, демонстрируя испоганенную двумя колонками дичи страничку. — Кто из нас с ума сошел: вы, я или Вельзе… Валентина Зиновьевна?

На самом деле ребята в восьмых классах были разные. И учились тоже по-разному. Будь учитель хоть семи пядей во лбу весь гениальный — есть те, кому просто не интересно, кто очень хочет спать, или у кого в принципе физиология не приспособлена для долгого сидения за партой. То есть в средней школе, при классно-урочной системе даже теоретически невозможно гарантировать стопроцентную хорошую и отличную успеваемость. И в восьмом этом классе все обстояло точно так же. Никогда не имел иллюзий по поводу того, что позанимавшись со мной три месяца они тут же покажут другому учителю свою неимоверную подкованность и мою гениальность как педагога. Обычные дети, нормальные. Обычный учебный процесс у нас шел.

То есть наличие трех или четырех единиц при двадцати восьми имеющихся строчках (по числу учеников) от учителя на замене я бы еще понял: ну, вызвала по журналу тех, у кого отметок не было, ну попала на тех, кто ничего не читал дома, надеясь на то, что «Серафимыча нет, ничего спрашивать не будут, просто посидим тихонько на уроке». Но в рядок? Либо «энка», либо откровенно отвратительная отметка — это что за геноцид такой? И главное — зачем?

Класс загудел, все хором заговорили, пытаясь объяснить ситуацию.

— Ша! — сказал я. — Светикова, докладывай.

— Она… А мы! А она! А она сказала, чтобы мы пересказывали пункты параграфа близко к тексту! А мы не это… — развела руками раскрасневшаяся Светикова.

Конечно — они не это. Нет ничего тупее чем идиотская методика вызывать учеников отвечать пункт за пунктом. Один рассказывает первую подтему, второй — вторую, третий в это время уже триста раз прочитал и готов пробубнить третью. Никогда такое не практиковал, всегда задавал или конкретные вопросы, или — открытые, но сформулированные совсем по-другому, чем в конце параграфа.

— А потом она сказала что мы много шумим, и за десять минут до конца урока дала нам самостоятельную, — пояснила Светикова.

— Наверное, шумели и вправду сильно? — поинтересовался я. — Вы в принципе любители пообщаться, и берега часто путаете…

— Так она ж сама сказала друг друга по атласам погонять! Как тут можно не разговаривать? — вот это было резонно!

Я только вздохнул. И как мне быть?

— А самостоятельные ваши где? — мой вопрос прозвучал как будто в воздух.

— На листочках, она нам их не показывала… — развела руками Светикова.

Однако! Ну не коза, а? Как можно не показать ребенку, за что он получил отвратную отметку?

— Будем искать… — кивнул я. — А пока — настроились на работу, открыли тетрадки, записали новую тему: виды горных пород. Гляньте, что у меня есть: я нашел коллекцию минералов, будем щупать!

Картонные коробки бес знает какой давности уже стояли на столе, теперь настало время их открыть и продемонстрировать народу медный колчедан, полевой шпат, магнитный железняк, калийную соль и прочие сокровища.

— Ура-а-а, щупать! — обрадовались восьмиклашки.

Конечно, пока шел урок и коробки с минералами ходили по рукам, примерно каждый второй попробовал примагнитить к магнитному железняку скрепки, кнопки и булавки, и каждый третий лизнул калийную соль. Фу.

* * *

— Бешиссенер альтер нарр! — сказала Ингрида Клаусовна, глядя в журнал. — Зачем такое делать? Многим после восьмого класса — поступать, а две единицы подряд — это уже может сказаться на аттестате! Тот же Жаркин — будет у него средний балл шесть с половиной — пойдет себе спокойно в технический колледж. Не будет — останется в десятом. Зачем мне Жаркин в десятом? Он парень неплохой, но сильно шустрый, и в ВУЗ поступать явно не собирается… Конечно, Волина сделала натуральный шайсдрауф, даже без вопросов. Но!

Я понял — у нее есть решение и верноподданически уставился на директрису, пожирая ее глазами.

— Ручку-то она брала у меня! Оба раза! Видимо — старческий склероз, свою забыла, а вашу брать не хотела, — за стеклами очков, в глазах у деловитой кхазадки горели азартные огоньки.

Она полезла в ящик своего стола, нырнула туда едва ли не по пояс, бубня страшные гномские ругательства, никак не ассоциирующиеся с образом практически и-де-аль-но-го руководителя учреждения образования. Потом раздался торжествующий голос — и Гутцайт высунулась наружу, сжимая в руках самую обычную прозрачную шариковую ручку.

— Вот! Не мне вас учить, Георгий Серафимович: единица очень легко исправляется на четверку, семерку и десятку, тройка — на восьмерку, четверка — на семерку и девятку. Гоняйте их в хвост и в гриву, но чтобы заработано было честно! Мы тут не фальсификациями занимаемся, а учебным процессом и исправлением педагогических ошибок старших товарищей… Ферштейн?

— Яволь! — откликнулся я, едва ли не щелкнув каблуками. — Работать под вашим руководством — сплошное удовольствие.

— А-хм! — кажется, кхазадка смешалась. — Кстати! Довожу до вашего сведения: в нашу школу подали документы восемь Пеговых, пять Виловых, четыре Невских и один Тан.