Ян Казимир и Франц Ламберт, коротко поклонившись, встали по обеим сторонам двери. Киборг Мирон и вовсе остался снаружи — на целый этаж ниже, бдить и не пущать, вместе с командой каких-то совсем суровых ребят в тяжелой броне и пары магов — в клановых жупанах. Интересно, сколько времени им понадобится, чтобы преодолеть эти двадцать или тридцать ступенек до входа в личный кабинет графа?

— Добры дзиень, пан Пепеляев-Горинович! — произнес Павел Сапега с явным польским акцентом и эдак царственно пошевелил пальцами.

Сложив руки на груди, я смотрел ему прямо в глаза. Интересно — успею ли я сорвать со стены во-о-он ту двустороннюю секиру, посечь этих троих и выпрыгнуть в окно? Стоит мне для этого обращаться в имаго или, будучи человеком-нулевкой, я справлюсь лучше? Эти двое из ларца — мужчины крепкие, да и старик на троне еще явно в силе. Один крепкий мужчина против троих не менее крепких? Так себе расклад. Выходить с ними на кулачках — чистой воды кретинство.

Но, начав покрываться чешуей, я приоткроюсь для магии! Наверное, стоило все-таки задуматься о внезапной, грубой, самой обычной атаке подручными предметами…

— ХВАТИТ ОГРАНИЧИВАТЬСЯ ПОЛУМЕРАМИ! ЖЕЧЬ ЗАМКИ ЗАЖРАВШИХСЯ ФЕОДАЛОВ — РАБОТА ДЛЯ НАСТОЯЩЕГО ДРАКОНА! ДАВАЙ НАЧНЕМ ПРЯМО СЕЙЧАС! — мне очень хотелось поддаться искушению.

Таким злым, как сейчас, я не был очень давно. Примерно с тех самых пор, как лупил в сортире Дома культуры наркодилера. Наверное, Сапега это почувствовал, и, наверное, поэтому его глаза прищурились, стали похожими на амбразуры ДОТа. Как будто он рассматривал меня через прицел.

— Вы знаете, зачем вы здесь? — спросил магнат.

— Чтобы обсудить вашу коллекцию лютневой музыки семнадцатого века, очевидно, — мигом ответил я. — Не угадал?

— Дерзите? — поднял бровь Павел Сапега. — А сейчас ваши друзья, которые штурмовали замок, истекают кровью на снегу. Попытка силовой вашей экстракции не удалась и не удастся. Не на моей земле. Вам придется смириться с этим.

Он отвернулся к камину и стал наблюдать за тем, как огонь пожирает березовые полешки. Мне казалось — пламя танцует, повинуясь движениям его глаз… Как он сказал? «Смириться?» Вот уж чего я делать не собирался. Пришлось пояснять:

— Нет уж, кто бы ни лежал сейчас на снегу — я к этому не имею никакого отношения. Тут сугубо ваша вельможная и ясновельможная грызня, сами разбирайтесь, у кого хватит ресурсов и решимости организовать нападение на Браслав. Это точно не мои друзья, потому что… Одни мои друзья дома сидят, чай с колбасой пьют, — пояснил я, сделав вальяжное движение рукой. — А другие друзья — в Сыскном приказе, сейчас отсматривают все записи видеокамер Минска в радиусе километра от места похищения. Пробивают номер такси. Отслеживают цепочку, по которой вы меня в Браслав доставили. И готовят катафалки, однако.

— Катафалки? — его правая соболиная бровь приподнялась.

— Труповозки. Рефрижераторы для тел. Саркофаги на колесиках. Как угодно назовите — всё пригодится. Мои друзья знают меня лучше, чем вы. Потому они и друзья, — пожал плечами я.

Павел Сапега расхохотался весело, раскатисто, обнажая крепкие белые зубы. Зубы у него были что надо, прямо как у коня. Да, я интеллигентный человек, да, мне претит ультранасилие и кровопролитие, но…

— Чего вы ржете, пан Сапега? Я объявляю вам войну! — рявкнул я.

Его пасть с громким лязганьем захлопнулась.

— Что, пробачьте? — покосился на меня глава второго по могуществу клана в Великом Княжестве.

— Я, вольный рыцарь Георгий Пепеляев-Горинович, владетель Горыни, объявляю войну клану Сапег и лично графу Павлу Станиславу Сапеге и намерен воевать до тех пор, пока не посчитаю нанесенный клану ущерб достаточным для покрытия нанесенного мне хамским и некультурным похищением, осуществленным кланом Сапег, морального вреда. Объявление войны можете считать действительным с… Который час, панове? — я повернулся к застывшим со странными выражениями лиц Яну Казимиру и Францу Ламберту.

— Пять двадцать, — сказал Франц Сапега, и пояснил: — пополудни.

— … с семнадцати тридцати, значит, — закончил я.

Не люблю зиму хотя бы потому, что нынче даже в семнадцать двадцать уже такие сумерки, что не разобрать — утро, ночь или вечер. Только по коридору шел, озера незамерзшие разглядывал — вроде нормально было. А в кабинете — за окном тьма тьмущая…

— Пошутили — и будет, хлопнул по подлокотнику ладонью Павел Сапега, нахмурив брови. — Однако, вы шутник! Провинциальный учитель, владелец клочка земли и полуразрушенного особняка объявил мне войну, надо же? Франек, дай стул пану Пепеляеву-Гориновичу. Сядьте, пан…