— Жаль, — коротко отозвался Белкин. — Если уж ты не можешь помочь… — И он комически развел руками.

Больше к этой теме психологи не возвращались. И вообще у Огаркова осталось впечатление, что Юрий Михайлович задним числом кусает локти: зачем рассказал?.. Впрочем, Лев Евгеньевич виду не подавал, и все текло тихо-мирно. Белкин свое сотрудничество с “Гекатой” не афишировал, но и не скрывал особо. И продолжал процветать…

— …теперь вы понимаете, Александр Палыч, отчего вас так стало колбасить там, в библиотеке?

— Это-то я понимаю; но как вы объясните, что от другой половинки книги ни меня, ни кого другого не плющит, не колбасит?!

— Ну, насчет кого другого ясно: не тот уровень. С библиотекарями ведь ничего не происходит, даже с теми, кто в том зале работает! Вообще, сама по себе книга эта, тысячи времен — просто книга, и только. Разве что написанная какой-то криптографией. Как технологический инструмент она начинает работать только в руках посвященного. Вы, Александр Палыч, полагаю, потенциальный посвященный. Кстати, не возражаете, если я вас испытаю на RQ?

— Если это не слишком долго и муторно…

— Что вы, что вы! Обычное тестирование, между прочим, куда менее трудное, нежели на IQ. Разве что в самом деле индивидуального подхода требует, массовый тест может дать искаженные результаты, завышенные, вероятнее всего.

— Так это и неудивительно, — сказал Игорь. — Когда в одном помещении много людей, еще и одинаково целенаправленных, — они друг друга подтягивают. Резервы включают.

— Именно, именно!! — закивал Лев Евгеньевич. — Именно так! Феномен “Гекаты”, между прочим, отчасти этим объясняется, в незначительной степени, разумеется.

— А в основном?

— А в основном присутствие направленной воли. Волевой вектор, так сказать.

— Смолянинов? — Палыч полез за сигаретой.

— Полагаю, что не только он. Должно быть, вся верхушка задействована. Но главный, вероятно, да, он.

— Там вся верхушка-то, — произнес Игорь, — он да Богачев… Остальные, даже замы — так, ерунда. Да и Богачев, как я успел понять, тоже лишь исполнитель.

— Ладно, ладно — Палыч щелкнул зажигалкой, затянулся. — Хрен с ними… Так почему, Лев Евгеньевич, от той половинки книги экстрасенса Коренькова корежит, как бобика, а от этой хоть бы хны? И почему, собственно, книга эта на две половины разорвана?

— Как на первый вопрос ответить — право, не знаю, Александр Палыч. Что же касается второго… ну, тут сно-ва приходится вступить в область легенд…

— Вступайте, — великодушно разрешил Палыч. Огарков потеребил себя за мочку уха.

— Н-ну, есть предание, что во времена первого пришествия и апостолов эта книга была у Симона-мага, а после того, как он с башни брякнулся, апостол Петр ее торжественно порвал пополам: да не будет, дескать, сего… То есть тогда это не книга, разумеется, была, а пергаментный свиток. Его-то, собственно, Петр и порвал. Ну а потом уже… потом каким-то странным образом разорванные половины этого свертка перевоплотились в половины рукописной книги, сознательно незаконченные. Так они и странствуют по свету и когда-то должны будут воссоединиться…

— …и сие знаменует приход конца времен, — в тон ему закончил Палыч.

— Этого тоже не знаю… — Тут Лев Евгеньевич как-то запнулся, не договорил, но Палыч понял:

— Но сделать это надо, — и улыбнулся.

А Лев Евгеньевич вдруг сделался серьезным.

— Я считаю, — медленно и веско вымолвил он, — что в науке… ну, в разумных, конечно, пределах… необходимо делать то, что сделать возможно. Иначе это обязательно, всенепременно будет сделано кем-то другим. Не в приоритете дело, разумеется, — поспешил он добавить, — а в том, что человечеству, видимо, придется пройти через все то, что только может в этом мире быть. Хорошего и грустного. Возможно — значит должно, скажем так.

Кореньков покивал в такт этим словам.

— И эти две половины оказались друг с другом не случайно, — понимающе сказал он.

— Разумеется. А помимо этого, случайностей на свете просто нет.

— Да, конечно, — легко согласился Палыч. Сказав так, он поджал губы в раздумье. Затем оглядел всех.

— Ну что… — промолвил затем. — Видимо, с вами, Лев Евгеньевич, все согласны… — и вновь обвел глазами присутствующих.

Молчание явилось ответом более красноречивым, чем слова.

— Все ясно, — подытожил Кореньков. — Тогда давайте решать, как будем действовать.

— Давайте, давайте, Александр Павлович… позволите еще раз взглянуть на книгу? На вашу, так сказать, половинку?

— А, пожалуйста, пожалуйста. — Палыч охотно вскочил, приволок сундучок.

Когда Огарков бережно взял книгу и стал перелистывать страницы, все невольно как-то сдвинулись к нему, как ученики к учителю.

Лев Евгеньевич с видом вполне многозначительным перелистал все, но ничего существенного не извлек, кроме разве того, что…

— Да, несомненно, книга та же самая, что и в библиотеке. Это она.