Дрюнину армию вытеснили наружу, за оскаленное мечами кольцо, где там же развязалась битва. Воздух над нашими головами сгустился не только из-за палящего солнца; нескончаемые, вмиг обрывающиеся человеческие вопли и стоны звучали тяжелой музыкой, исполняемой каким-то больным вокалистом. Но то была битва. Сражение звучало как битва, когда возле нас развернулась настоящая бойня.

Резня.

Срезанные человеческие лица, ставшие часть огромной уродливой секиры, со свистом прорубили несколько голов, вырвав с корнем челюсти обречённых. Дрюня вошёл в кураж. Судя по всему, гнойному вояке нравилось рубить людей. Но быть может он просто защищается. Ну, такой вид защиты, когда ты одним взмахом вспарываешь несколько животов, а потом на безликом лице пытаешься изобразить улыбку. Дрюня рубил не стесняясь. С какой-то больной любовью, стараясь не сразу обрывать людские жизни.

Глаз медведя на моём наплечнике широко раскрылся, когда стальной меч сверкнул золотом рядом с моей спиной. Мои ноги сами увели меня с линии удара, после чего я развернулся и ударил. Длинное лезвие из людской крови стало неким продолжением моих рук. Лёгкое, как пёрышко и острое, как скальпель хирурга, оперирующего без анестезии в грязном подвале. Лицо нападавшего, в особенности его глаза выражали искреннее нежелание участвовать во всём этом бреде. Но перед тем, как умереть, он нашёл в себе силы сомкнуть веки и задрать голову. Его тонкие губы пытались шевелиться, возможно он хотел прочитать молитву, но голова с запертым ртом взмыла в воздух и рухнула у моих ног. Всё что я мог — подарить ему лёгкую смерть. Возможно, я и убил невинного, но моя совесть чиста, я убил, не причинив никаких мучений.

Каждый взмах уродливый секиры заканчивался криками и стонами, каждый удар моего меча — тишиной. Я напирал на толпу, вспарывая перед собой спёршийся от смерти воздух. Воины принимали свою участь, закрывая глаза. Они умирали в полном безмолвии, но та молитва, что воодушевляла наши сердца, звучала в моей голове.

Даже Осси была снисходительной. Каждая выпущенная стрела старалась разорвать позвоночник или хребет. Каждая стрела должны была быть последним свистом, который слышал обречённый. Но сидя на плечах огромного воина, размахивающего секирой, не каждый выстрел достигал своей цели. Человек, с пронзённой грудью продолжал идти вперёд. Испытывая боль, горечь в горле от подступившей крови и ужас неизбежности, чужая воля заставляя их идти на убой под свист секиры. Когда колчан Осси опустел, ей только и оставалось беспомощно взирать на зверские убийства, сидя в первом ряду. Даже Кара убивала быстро, перегрызая шеи.

Кольцо быстро худело. Уже через десяток голов, стоящих друг за другом в очереди за смертью, я увидал уродливые головы — Дрюнины воины. Они рубили людей беспощадно. Озлобленно, добивая стонущих и пыхтящих через ноздри своими ступнями из высохшего гноя. Давили им головы, ломали грудные клетки. Вонзали мечи в сердца, а затем проворачивали. Ансгар старался не обращать внимания на то всё безумие, что его окружило. Он, как и мы, убивал. Работал ради своего существования. Хочешь жить — умей вертеться. Так вот и пареньку приходилось вертеться как юле. Видя, как лезвие его меча отражала удары, я радовался. Не зря поделился своей кровью. Но видя, как уродливая секира, покрытая моей кровью, повергает нападавших в страшные муки, я чувствовал ответственность за каждую душу. Мне хочется верить, что Дрюня просто рубил воздух, без разбора, чисто ради своего спасения.

А потом я увидел Колега. Кожа на его лица вздулась от разбухших вен, красные глаза слезились в мольбе его не убивать. Он шагал уверенно, наставив острый кончик меча прямо Дрюне в грудь. С этим мужчиной нас мало связывало — тёплая ночь в его доме — но даже короткий отрезок времени способен внутри холодного сердца зажечь пламя. Моё пламя вспыхнуло с новой силой, и готово было опалить мою душу, когда я увидел, как Дрюнина секира нависла над его головой.

— Дрюня! — завопил я. — Нет! Не убивай его!

Меч Колега ударил в секиру, выставленную в защиту. Лезвие вошло в разинутую пасть содранного лица и застряло. Дрюня крутанул «Лицадёр», пытаясь выбить меч из рук мужчины, но ничего не вышло. Кровавая паутина приковала рукоять меча к кисти, словно посадило на клей момент. Пока я бежал к ним, секира сделала еще один оборот, сворачивая руку Колега. Раздался хруст костей. Подбежав к Дрюне, мне пришлось убить очередного воина, кинувшегося на нас. А затем я посмотрел на Колега. Заглянул ему в глаза, которые с животным страхом взирали на меня. В них застыла боль. Боль и разочарование. Он всё понимал. Он всё прекрасно понимал.

— Червяк, — гаркнул Дрюня. — Мы не можем себе позволить немые сцены и трогательные паузы!

Он выкрутил секиру и дёрнул на себя. Меч Колега высвободился. Переломанная рука не повисла канатом, как мы ожидали, она взмыла в воздух для удара.

Время пришло.

— Колег, — сказал я, когда Дрюнина секира взмыла в воздух для ответного удара. — У тебя будет мальчик.

На мгновенье глаза мужчины блеснули радостью, и мне даже показалось, что он смог выдавить на лице улыбку. Секундная радость помогла ему выразить свою эмоцию, полностью игнорируя чужую волю. Слеза. С уголков его глаз сорвались слёзы, а после, уродливая секира стёрла не только улыбку, но и всё лицо.

Его жена… их нерождённый ребёнок… Они больше никогда не встретиться. Я даже был ближе к его ребёнку, чем он сам. Я чувствовал дитя, чувствовал его сердцебиение. Чувствовал жар младенческой крови. Я лишь хочу надеться, что Колег в последние секунды жизни не чувствовал страха. Всего один удар.

Один удар ради наших жизней.

Дрюня потрошил людей и раскалывал черепа — всё, ради нашего спасения.

Сотня людей. Сотня воинов, отправившихся за лучшей жизнью для их семей. Их изрубленные тела лежали наваленными друг на друга мелкими кучками, рисуя на ровной глади кривое кольцо, в центре которого стояли мы: Ансгар, Дрюня с Осси на плечах, Кара и я.