— Юстина, — сказал я, видя блеск на её глазах от хлынувших слёз. — Война уже близко. Кровавый лес, который вы так боялись, был лишь частью войны. Этот лес был страшным оружием в руках врага. Но теперь сам враг вышел на битву с нами лицом к лицу. Это его желание, не наше. Мы все хотим мира на этой земле, но всегда найдутся те, кто откажутся от мира, во имя большего мира.

— Но как это понимать? Ради чего всё это?

— У всех разное понятие мира. Мы видим его так, в спокойствие и гармонии с природой. А кто-то не может жить без суеты, драк, убийств и причинения мук слабым. Таков удел.

— Инга… — подбородок женщины дрожал. Глаза медленно опускались от моих наплечников, скользили по грудным панелям из застывшей крови и прыгнули на подол плаща, где пару мужских лиц безмолвно шевелили губами. — Ты… ты оружие! Но ты оружие против какого мира?

— То, что произойдёт дальше, может тебя напугать. Ты можешь усомниться во мне. Можешь меня ненавидеть и считать лгуньей и убийцей. Но поверь мне, я оружие против плохого мира. Против чёрного. Против мучений и страданий. Ты только поверь мне! То, что на первый взгляд может показаться истинной — как правило оказывается ошибочным.

Их крики слишком быстро меня утомляли.

Их вопли пробуждали во мне злость.

Куда бы я не приходил, в какую бы захудалую деревню не заезжал, везде было одно и тоже. Стоило мне появиться у главных ворот совсем позабытой деревушки, как рядом со мной собиралась цепь из испуганных глаз. Из каждого ветхого домишки выскакивали жильцы, собирались кучками и всматривались в меня своими запавшими глубоко в черепа глазами. Но за их страхом стоял не я.

Хейн — мой ручной монстр и уродец — всюду следовал за мной по пятам. Обозвать его «своей тенью» у меня язык не поднимался — тень от его туши могла накрыть корову, и больше бы бурёнку никто не увидел. А вот послушным зверьком — это легко. И когда народ видел позади меня раздувшееся тело, когда-то принадлежавшее человеку, людскими сердцами овладевал страх. В своих пыльных одежонках они кучковались и обращали свои взоры на меня. Смотрели на меня с последней надеждой.

Я дарил им её.

Я собирал всех мужчин в кучу, и дарил им надежду. Дарил им новую жизнь. Дарил им силу, о которой они даже и не мечтали.

Да, они громко кричали. Да, их глотки почти рвались от вопля и рёва, что создавал в их лёгких страх. Но никогда великая сила не давалась без боли.

Однажды ко мне подбежала женщина. Она громко рыдала, её лицо было испачкано грязью и соплями. Её всю трясло от страха, но она отважилась открыть свой грязный рот с пожелтевшими зубами:

— Да что ж ты делаешь, монстр?! — кричала она сквозь рёв, исказивший её лицо и губы в отвратительную гримасу. — Прекрати! Прекрати! Прекрати!

Своими грязными ботинками из дешёвой ткани она не побоялась встать на мою алую гладь. Эта нищенка не побоялась приблизится ко мне на расстоянии вытянутого меча, в отличии от других женщин, разбежавшихся по своим домам, когда центральная площадь наполнилась криками и стонами сотни мужчин.

С улыбкой я посмотрел на неё, и сказал:

— Если я сейчас остановлюсь, то придёт другой монстр, и вместо силы — дарует вам смерть. Ты хочешь узреть, как погибнут все, кого ты знаешь?

На её глазах сверкнул испуг. Она умолкла, проглотив подступившую слюну и слёзы, скопившиеся на губах. Когда мужской вопль медленно сменялся на отвратительное бульканье, женщина в испуге обернулась. Она оборачивалась каждый раз, когда очередной мужчина почти полностью облачался в новый доспех. Я уже привык к этому. Женщина не верила своим глазам. Они все думали, что увидят смерть на улицах своих деревень, но видели совсем иное.

Мужчины не умирал, они продолжали жить. Валились на колени, преподали лицом к алой глади. Многие пытались содрать со своего тела свою новую вторую кожу, которая отныне будет их защищать. Какая глупость. Они действительно пытались содрать то, что продлит и сохранит им жизни.

Стоявшая рядом со мной женщина успокоилась. На лице остались солоноватые разводы от слёз и размытое пятно грязи, оставленное рукавом, когда она утирала сопли с носа.

— Ты сказала, что грядёт война, — эти слова прозвучали с невыносимым холодом. Так могут говорить только те люди, у которых всё забрали, и им уже плевать на всё. — Тогда, я готова увидеть войну лично.

— Ты хочешь быть рядом со своим мужем? — спросил я, заглядывая своими кровавыми глазами в её потускневшие очи.

Вместо слов она начала стягивать с себя одежу. Стащив с головы косынку, она швырнула её к моим ногам. Затем она стянула рубаху, обнажив вполне жилистое тело. Сальные волосы скатились с её плеч скрыв полностью грудь. На неё никто не смотрел, лишь я, когда остальные были заняты собой. Когда все мужчины с ужасом рассматривали свои тела.

Когда всё началось, они все разделись. Все деревенские мужики начали стягивать с себя одежду, стоило моей алой глади добраться до их ног. Конечно же, сами того они не хотели, всё случилось по моей воле, но они не имели никакого права облачаться в благородный доспех поверх своих пыльных обносок.

Когда я принимал свою силу, я был обнажён. Когда Осси получала свою силу, её тело было обнажено. Другие не смеют нарушать правило.

Другие бранились, ругались и возмущались. Стояли в лучах обеденного солнца и послушно раздевались, обнажая свои трясущиеся от страха тела.

Смелая женщина с пожелтевшими зубами швырнула грязную юбку к моим ногам. Скрыв от моих глаз свои груди и лобок обеими ладонями, она прошипела:

— Я хочу быть рядом со своим мужем!

Её сила воли и смелость должны быть оплачены щедро.