— Сегодня, что, день откровений? — вместо ответа сухо спросил Маркус.

Лера стушевалась. Черт, зря полезла с такими вопросами. Слишком личные… Злясь на себя, она театрально развела руками:

— Ну извини! Не знала, что у вас разговаривать можно только по дням откровений. — Тут она с подозрением покосилась на Маркуса: — А такие, вообще, есть?

— Нет.

Лера поджала губы, не зная то ли рассмеяться, то ли обидеться.

Остальной путь они проделали в молчании, но когда вышли к общежитиям, Маркус внезапно остановился.

— Хочешь знать, почему я ставлю на тебя? — Он внимательно посмотрел ей в глаза. — Потому что ты пошла в лабиринт с двадцатью единицами, а перед тем сказала, что в академии решается твоя жизнь.

Лера почувствовала, как румянец заливает щеки. Блин, она, действительно, это говорила. Так пафосно… Но кто ж знал, что после того злополучного случая на озере они с Маркусом снова встретятся.

— Я думала, ты пьяный был, не помнишь, — пробормотала она.

— Я все помню. И твой прощальный жест тоже.

— Злопамятный какой!

— Скорее, осмотрительный, — не поддержал Маркус ее легкомысленный тон. — Считаю жизненно важным знать, что за человек рядом со мной. Один в порыве ярости всего лишь метнет бутылку, а другой, улыбаясь, вонзит в спину нож.

Раскинув руки и ноги, Лера лежала на теплом полу в своей комнате и смотрела в едва различимый во тьме потолок. Не спалось. В мыслях всё крутилась последняя фраза Маркуса.

— И что это было? — хмуро спросила Лера у потолка. Звуки растаяли, не потревожив мирный сон женского общежития. — Я-то, дура, думала, Маркус мне поверил, а он… Он, что, намекает, будто я припасла нож? Или думает, я могу только бутылками кидаться? К слову, из бутылок «розочки» делают… А может, он всех подозревает?! Осмотрительный, блин… Как можно быть таким в двадцать лет?

Хотя… Если у тебя казнили отца, и в жизни осталась лишь одна цель — отомстить… Если друзья превратились во врагов, а спину прикрыть некому… Тогда от каждого будешь ждать подлого удара.

Даже от клиентки… Блин, погано-то как.

— Я просто хочу вернуться домой. Что в этом плохого?

Вопрос остался без ответа, лишь мрак, казалось, колыхнулся в темных углах и придвинулся ближе.

Погасив светляк, Овидус блаженно растянулся на свежих, пахнущих миндалем и полынью простынях. Как же он устал! В последнее время новые места только угнетали и вызывали раздражение — везде одно и то же.

Он уже задремывал, когда в спальню осторожно постучали.

— Дэр Овидус, вы спите? — Шепот Колина раздался слишком громко, чтобы звучать из-за закрытой двери.

Овидус промолчал, надеясь, что помощник уйдет, но тот прислушался и, скользнув внутрь, без малейшей тени раскаяния уже в голос произнес:

— Вы не храпите, так что можете не притворяться. У меня новости!

— Наглец, — проворчал Овидус. Магзрением увидев, что Колин активирует светляк, зажмурился и с кряхтением сел на постели. — До утра твои новости не ждут?

— Вы же сказали, всё важное сразу нести вам.

Светляк разгорелся слишком ярко. Овидус щурясь, недовольно воззрился на Колина.

— Помнится в прошлый раз, когда ты ввалился ко мне посреди ночи, «важным» оказалось любовное письмо дэра Палюса.

— Это другое, — чуть смутился Колин. — Сейчас я узнал, кто автор студенческого гимна. Это студентка лиа Вэлэри Дартс.

Он протянул скрученный в тонкую трубочку лист.

— Дартс? Не та ли самая?

— Да! Та, что с двадцатью единицами!

— С двадцатью тремя, — поправил Овидус, разворачивая свиток. Он ожидал увидеть лишь несколько строк, однако лист был исписан полностью. — Что еще за поэма?

— Это «Песня о Соколе». Лиа Вэлэри прочла ее со сцены, когда просилась в клиентки к лэру Маркусу ван Сатору.

Овидус удивленно взглянул на помощника:

— Только не говори, что ван Сатор принял ее.

— Принял.

В голосе Колина почудилось странное предвкушение.

— Вот как… — Овидус взял трость, стоявшую у изголовья кровати. Прохладный бронзовый набалдашник привычно лег в ладонь, помогая сосредоточиться. — Девчонку, значит. Деревенскую… Еще и с двадцатью тремя единицами… Почему? У наследника ван Саторов должна быть веская причина, чтобы стать патроном такой бездарности.

— А вы «Песню» прочтите, — Колин горящими глазами указал на свиток.

Овидус прочел «Песню» дважды. Затем поднялся с кровати и прошелся по спальне, вглядываясь в отпечатки, которые трость оставляла на мягком ковре.

— Н-да. Когда я говорил ректору, что молодежь бывает непредсказуема, я не совсем ЭТО имел в виду… Впрочем, Дартс нам не помешает.

Колин встрепенулся.

— Но что, если она и в другой академии…

— Что за чушь?! — перебил Овидус. — Кто сказал, что Дартс перейдет в другую академию?