Шрифт:
— Удачи…
После она отвернулась, но судя по опущенным плечам и голове, происходящее вокруг ее уже не интересовало.
А народ вовсю разбушевался. Вот затрещали доски, толпа качнулась вперед, сзади навалились заголосившие женщины, и где-то у прилавков началась потасовка.
Ани испуганно заверещала и, закрывая голову руками, хотела присесть, но Лера подхватила ее под руку и заорала, перекрикивая поднявшийся шум:
— Стой, дура! Затопчут!
Клири растопырила локти и свирепо вопила:
— Куда прете, коровы толстожопые?! Вам, что тут, распродажа прошлогодней капусты?!
А Петра, похоже, наконец-то поняла, что ее любопытство вышло боком. Озираясь, она высматривала пути отступления. Во всяком случае, Лера очень на это надеялась, потому что сама даже в прыжке не смогла бы увидеть, куда выбираться.
Вдруг на крыше одной из лавок показался мужчина. Взмахнув рукой с зажатой в ней палкой, он крикнул:
— Кому морды бьёте, бестолочи? Своим же бьёте!
— Ты! — мужчина ткнул палкой куда-то в толпу: — В деревне без продыху работаешь! И ты, и ты… И ты не меньше, только в городе! И что, кто-то из вас разбогател? Может персиками завтракаете?
— Да мы и досыта-то не едим! — возмущенно отозвались ему.
— А кто ест? — тут же подхватил мужчина и сам ответил: — Маги! Маги во всем виноваты! Дан им дар, так помогайте! А они лишь свое брюхо набивают!
Люди начали задирать головы, глядя на возвышавшегося над ними мужчину. Свара утихла, только кое-где еще непримиримо сопели, бранились и пихались.
— Верно говоришь!
— Дармоеды!
— Так сила-то за ними!
— Зато нас больше! Пускай считаются с теми, кто их кормит и одевает!
— Ага, иди-ка скажи им, мол, делитесь добром-то. Они тебе так поделятся, так поделятся… Надвое тебя же и поделят!
Опять все разорались, но на этот раз спорили о том, имеют ли право маги применять заклинания против людей. Мужик с крыши говорил, что не имеют, но скептиков хватало. В одном только сошлись — что, действительно, везде и всюду виноваты маги. И в неурожае, и в высоких ценах, и в бездомных, которые пришли из захваченных пустыней городов, — много в чём.
Со всех сторон посыпались призывы против магов. Не служить, не кормить, подстерегать по одному, громить…
Лера все чаще ловила на себе обозленные взгляды. Наверняка видели у нее знак Альтийской академии и запомнили изуродованную девицу. Чёрт! Как же не вовремя она «зазвездилась»!
А один тощий патлатый мужичонка и вовсе уставился на нее в упор. Обнажил гнилые зубы в нехорошей улыбке. Лера в ответ сдвинула шаль на затылок и тоже растянула губы. Увидев шрамы, мужик дрогнул, отвернулся. Что-то сказал на ухо соседу, и оба зыркнули на нее. Решив не ждать, до чего они додумаются, Лера сказала:
— Петра, вы как хотите, а я ухожу.
— Я тоже! — засуетилась Ани. — Клири, ты с нами? Петра?
— Да, пойдемте, — кивнула Петра, но с места не сдвинулась.
В итоге Ани и Клири остались с ней, и Лера ушла в одиночку. Она протискивалась сквозь галдящую толпу, и уже чувствовала, что ряды становятся не такими плотными, а значит скоро она выберется, как вдруг кто-то схватил ее за воротник. Лера оглянулась, полагая, что это кто-то из девчонок, но ее держал тот патлатый.
Он торжествующе закричал:
— Вот она! На мага учится! Будущая хозяйка жизни!
Кипящей лавой плеснуло по венам, и от нахлынувшего страха Лера на русском взвизгнула:
— Пусти, идиот!
Мужик отдернул руку и попятился, расталкивая людей.
— Она магичит! Магичит!
Каким-то звериным чутьем поняв, кто несет опасность, толпа прянула в стороны, и Лера оказалась на свободе. Но порадоваться не успела. Патлатый, выглядывающий из-за чужих плеч, осмелел:
— Рот ей затыкайте! Они ж без заклинаний-то не могут!
Люди опомнились. Только что они жались, словно овцы от запрыгнувшего в загон волка, а миг спустя в их глазах вспыхнула жажда крови. Десятки рук потянулись к Лере…
Она почувствовала, как волосы становятся дыбом. Тело покрылось холодным потом. Не соображая, что делает, она выставила руки и закричала:
— Не подходите ко мне! Зомби чертовы! Я не маг! Не маг!
Народ замешкался, но его опять подстегнул вопль патлатого:
— Магичит же! Затыкайте!
И толпа навалилась. Душная, хрипящая, беспощадная в своем безумстве.