Воронов издал нечто среднее между смешком и хрюканьем. Это была ошибка. Грынко, не выпуская Рязанова, развернулся и одним движением свободной руки сгрёб томского барона за шиворот.

— Ты что-то хотел сказать, пузан? — прошипел он прямо в лицо Фёдору.

Тот затряс головой, но было уже поздно. Грынко швырнул его на пол и отпустил графа. Томский барон привлёк внимание. Прапорщик заломил ему руку с такой силой, что тот взвыл.

— Больно! Вы не имеете права! Я буду жаловаться! — выкрикивал толстяк, пока мужик выкручивал запястье.

Рязанов тем временем попытался воспользоваться ситуацией и всё-таки закончить атаку на Воронова. Он дёрнулся, вскинул руку и уже начал формировать шар воды. Зря…

Грынко словно почувствовал движение. Приложил барона головой о пол. Вскочил, развернулся и нанёс короткий, почти небрежный удар. Костяшки его пальцев встретились с носом Рязанова. Хрустнуло. Глаза графа закатились, и он мешком осел на пол. Один удар, и маг отключился.

«Неплохо», — отметил я про себя. Прапорщик определённо знает своё дело.

Грынко тем временем вернулся к Воронову, который продолжал извиваться и кричать. Мужик ткнул его лицом в пол ещё раз, заставив замолчать.

— Вот же сопляки тупые! — процедил он сквозь зубы. — Всё причиндалами своими меряетесь. Не понимаете, что вас ждёт?

Барона подняли, руку продолжали держать за спиной так, что он согнулся пополам. Прапорщик повернулся ко мне, его оценивающий взгляд скользнул по моему лицу. Я лишь пожал плечами.

— Хоть у тебя, Магинский, есть кусочек мозга, — хмыкнул он. — Не обоссался, как эти, не потащил с собой сильного слугу, а бабу взял. Что, думаешь, я не раскумекал, какой ты хитрый?

— Не понимаю, о чём вы говорите, — ответил ровным тоном.

— Небось целка твоя служанка? — Грынко скривил губы в усмешке. — Хочешь подложить под начальство девку и выбить себе местечко поспокойнее да послаще?

Первым порывом было возразить. Лахтина — не просто девушка, а смертоносное оружие, которое я планирую использовать совсем в других целях. Но я вовремя остановился. Зачем разубеждать прапорщика? Ведь его странное предположение… Это отличное прикрытие, куда более правдоподобное, чем то, что было у меня. Одно дело хитрый аристократ, который думает о будущем и пытается устроиться в мире. И совсем другое — молодой парень с беспокойством в штанах.

— Что стоишь? — Грынко кивнул на бессознательного Рязанова. — Хватай этого болезненного, и пойдём.

Я наклонился и поднял графа, перехватив его за запястье. Тело Рязанова оказалось неожиданно лёгким, почти истощённым. Под дорогой тканью одежды прощупывались выпирающие рёбра. Кости, кожа и жилы — вот и всё, из чего состоял этот аристократ.

Последовал за Грынко, который тащил упирающегося Воронова. В этой скуке дорожного заточения хоть какое-то развлечение не помешает. Повернулся и посмотрел на Рязанова. Что ж его так задело в словах про измену? Холодный, вроде бы расчётливый паренёк вдруг вспылил…

— Хороший удар, — произнёс я вслух, поскольку граф до сих пор не пришёл в себя.

— Правильно думаешь, Магинский, — фыркнул прапорщик. — Порой сила может спасти на поле боя. И мой тебе совет: не ссы, иди в самое пекло и умри, как мужик. Вы по-любому не жильцы. Война эта на истощение. Цели победить в ней не стоит, а то бы давно сюда прибыла основная армия. Так изводят крымских татар да турок, чтобы потом одним разом их и положить. А вы — мясо. Поэтому просто отдай жизнь за страну и…

Грынко оборвал фразу, остановившись перед маленьким купе. Он рывком открыл дверь. Внутри оказалось что-то типа небольших камер, похоже на карцер. Умудрились же тут целых шесть штук разместить.

Ключом прапорщик открыл дверь и закинул туда Воронова. Тут же послышались стоны и причитания барона:

— Здесь воняет! Сыро! Мало места! Я барон, а не собака! Я требую…

Прапорщик захлопнул дверь, обрывая жалобы, затем перехватил у меня Рязанова. Открыл ещё одну нишу и одним движением воткнул того в стену. Тело графа безвольно сползло вниз. На стене остался влажный след крови из разбитого носа.

— Выбирай себе друзей по уму, как и союзников, — Грынко посмотрел на меня с неожиданной серьёзностью. — На войне истинная человеческая природа быстро раскрывается. Поймёшь, кто есть кто.

Такой совет я не ожидал услышать от грубого прапорщика. В его глазах на мгновение мелькнуло что-то… человеческое? Сочувствие? Понимание? Но тут же исчезло, сменившись привычной холодностью.

— А теперь свали! — бросил он, разворачиваясь.

Я кивнул и направился к своему купе. Размышлял по дороге о том, что этот Тимофей Игнатьевич — гораздо более интересная личность, чем могло показаться на первый взгляд.

Открыв дверь, столкнулся с настоящей бурей эмоций. Лахтина металась по тесному пространству, как раненое животное. Её глаза сверкали яростью, а руки были сжаты в кулаки.