Тишина повисла между нами. Но я чувствовал — она заговорит. И что-то подсказывало мне, что это будет не просто разговор.

Девушка сидела, сжимая кулачки. Ее плечи были напряжены, будто она пыталась собрать всю свою волю в кулак, чтобы начать этот разговор. В воздухе витало напряжение.

— Ну? — раздался мой голос, прерывая тягостное молчание. — Звала меня, Искра? Говори.

Она чуть шевельнулась, словно ее вырвали из глубоких раздумий. Ее губы дрогнули, будто она подбирала слова, которые давно крутились у нее в голове, но никак не могли вырваться наружу. Наконец, она заговорила, и ее голос звучал хрипло, словно она долго молчала или плакала.

— Князь, — произнесла она. — Мне есть что сказать. Но сначала поклянись, что выслушаешь до конца.

Я нахмурился. Поклянись? Это было странно. Клятвы — дело серьезное, тем более в этом времени. А я не привык давать клятвы просто так. Но что-то в ее глазах, в ее дрожащем голосе заставило меня согласиться. Я кивнул, стараясь сохранить спокойствие.

— Говори, — буркнул я. — Выслушаю.

Она выдохнула. Ее дыхание было неровным, а глаза блестели. Казалось, она готовилась к этому моменту слишком долго. А теперь, когда настало время, ей было трудно начать.

Глава 13

— Я виновата перед тобой, князь, — сказала она. — И хочу просить прощения. Все, что я сделала… Это было не для того, чтобы тебя погубить. Я хотела спасти тебя от всего этого.

Я чуть не поперхнулся от удивления, но сдержался, только бровь приподнял. Спасти меня? Это она про ту ловушку у рощи, что ли? Или про что-то еще? Я молчал, давая ей говорить дальше.

— Когда ты стоял в Переяславце, окруженный со всех сторон, — продолжала она, — печенеги, киевляне, варяги… Я видела, что выхода нет. Ты был как зверь в капкане, княже. И я думала, что если ты падешь, то и Переяславец падет, и народ. Я не могла этого допустить.

Она замолчала, будто проверяя, слушаю ли я. Я кивнул, почти незаметно, чтобы она продолжала.

— Люди Сфендослава пришли ко мне, — сказала она чуть тише, будто боялась, что стены услышат. — Он сказал, что если я помогу ему, он оставит тебя в живых. Пощадит Переяславец, не тронет народ. Он обещал, что ты уйдешь в Березовку, будешь жить там тихо, а он заберет себе все остальное. Я поверила ему, князь. Думала, что это единственный способ вытащить тебя из того тупика.

Сфендослав, значит, через Искру пытался меня сломать? И она поверила ему?

— Я заманила тебя в ту рощу. Думала, что там все закончится быстро. Что Сфендослав возьмет тебя, но не убьет. Что ты сдашься, и он сдержит слово. Но ты… Ты не сдался, князь. Ты всех победил. Киевлян, варягов, печенегов — всех. Ты вырвался из того капкана сам, без моей помощи. И я поняла, что все, что я сделала, было зря.

Она замолчала, опустив голову. Ее волосы упали на лицо, закрывая глаза, ее плечи задрожали.

Искра хотела меня спасти?

Если бы не Ратибор с Веславой, я бы там и остался. А она говорит, что спасала меня?

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но слов не нашел. Что тут скажешь? «Спасибо, что хотела сдать меня Сфендославу»? Или «Ты дура, Искра, если думала, что он сдержит слово»? Я молчал, глядя на нее сверху вниз.

Она ведь вправду верила, что делает это ради меня.

— Я виновата, — прошептала она наконец, поднимая голову. Ее глаза были мокрыми, но она не отводила взгляд. — Прости меня, князь. Я не хотела твоей смерти. Никогда.

Я смотрел на нее и не знал, что сказать. В груди было пусто, как после долгого боя, когда сил уже нет ни на что — ни на гнев, ни на жалость. Она сидела передо мной, маленькая, сгорбленная, с этими мокрыми глазами, и выглядела не как дочь Огнеяра, а как девчонка, что натворила бед и теперь не знает, как их разгрести.

— Прости, — повторила она.

— Ты закончила? — Она вздрогнула, но кивнула. — Хорошо. Я выслушал.

Я повернулся к двери. Надо было уйти, пока я не сказал что-то, о чем потом пожалею. Вторяк шагнул в сторону, пропуская меня, и я уже взялся за ручку, когда ее голос снова догнал меня.

— Антон! — крикнула она, и в этом выкрике было столько отчаяния, что я замер. — Прости меня, пожалуйста!

Я не обернулся. Просто стоял, глядя на деревянную дверь, и молчал. Что-то внутри шевельнулось — жалость, может быть, или просто усталость.

— Искра! Если ты хочешь блага, то посиди здесь немного. Целее будут все.

Девушка обиженно надула губки.

— Вторяк, — сказал я тихо. — Стереги ее. И не выпускай.

Он кивнул, пробормотав что-то вроде «Да, княже» и я шагнул за порог. Дверь за мной закрылась с глухим стуком.

Пусть сидит и проникнется тем, что натворила. Жалко ее конечно, глупая девчонка, которой не удалось обуздать свою гиперактивность. Пусть действительно посидит под присмотром, пока я не пойду походом на Киев.