Жарский замолчал, а я задумался. Не похоже, что он хочет моей смерти. Я даже злобы особой в его голосе не наблюдаю, максимум возмущение, не больше. И это сбивало с толку. Если б в моих людей стреляли, я бы даже разговаривать не стал. А этот вон, прибежал, слюной брызгает.

Ну же, память! Подскажи хоть что-то! Но память молчала.

– Коль, меня не было в Ярославле всего два года. За эти два года ты умудрился превратить состояние своей семьи в пыль. И не отрицай, я всё уже выяснил.

Тут меня накрыла новая волна воспоминаний.

Чуть больше двух лет назад, когда Николаю только исполнилось восемнадцать, погибла его семья. По пути из Москвы их кортежу навстречу вылетел гружёный самосвал.

Николай чудом выжил, так как ехал на своей недавно подаренной машине последним и чудом успел вырулить в кювет. Было расследование, но никакого криминала не нашли. Водитель самосвала тоже погиб, так что и наказывать было некого.

Николай после этого стал единственным наследником рода и пустился во все тяжкие. Восемнадцатилетний пацан с большими деньгами и без всякого контроля. Семейного капитала хватило на год такой жизни.

Дальше Николай стал распродавать имущество. Распустил прислугу, а сам переехал из особняка в домик, где эта прислуга жила, так как обслуживать особняк он не мог. Дошло всё до того, что продавать стало особо нечего и в ход пошло всё, вплоть до бронзовых ворот.

Тут и появился Кормушкин. Приехав к Николаю, он представился другом его отца и дал Николаю немного денег, чем заслужил доверие. Николай даже не спросил, почему тот не появлялся всё это время. Кормушкин втирался в доверие всё глубже и глубже.

Затем он предложил Николаю доход, который от него не требовал бы никаких действий, а именно арендовать его земли, которые всё равно стояли заброшенными. Николай с радостью согласился, и они заключили тот самый злополучный договор.

Максим, а именно так звали этого рыжего парня напротив меня, был другом детства Николая. Эти два года он был на обучении семейному делу в Челябинском Княжестве у дальних родственников. Уехал он не задолго до той аварии.

Всё это время, он пытался поддерживать связь, но Николай игнорировал его звонки, а на сообщения не отвечал.

Вернувшись, Максим первым делом приехал в имение Вольских и буквально охренел от того, как всё изменилось. Его встретил полупьяный Николай, который в красках рассказывал, как скоро заживёт, потому что будет делать бизнес в партнёрстве с Кормушкиным. В конце разговора Николай занял у Максима пятьдесят рублей и снова пропал с радаров.

Я сидел ошарашенный свалившейся информацией. Это просто трындец какой-то. Но теперь я понимаю, что этот Максим мне не враг и опасности не представляет. Просто пытается помочь вконец запутавшемуся другу, несмотря на то, что друг плевал на эту помощь.

Эх, Николай, Николай…

Воспоминания о Максиме и его поведение сейчас говорили о том, что доверять ему можно. Есть, конечно, маленькая вероятность, что он может предать, но тогда он очень хороший актёр. Опыт работы дознавателем позволял чувствовать даже малейшую фальшь в поведении человека. Здесь я её не видел.

Максим начал говорить, вырвав меня из размышлений.

– Ты правда сдал земли в аренду Кормушкину?

Я кивнул.

– Коль, ты пойми, дело, конечно, твоё, но Кормушкин никогда не делает ничего просто так. Даже пальцем не пошевелит. Если он предлагает кому-то помощь, значит, взамен возьмёт во много раз больше. По другому ему просто неинтересно.

Это я в принципе понимал и без Максима, но не подавал вида. Это у меня опыт, а у Николая, кроме ветра в голове, ничего не было. И нужно хотя бы немного соответствовать, хотя бы сильного контраста не создавать. Дурачком я прикидываться не хочу, так что помолчу и послушаю.

– Надолго сдал?

– Два года проплачено.

Максим задумчиво постучал кончиками пальцев по крышке стола.

– И за сколько?

Меня внутри корёжило. Я сейчас был вынужден с серьёзным лицом рассказывать, какую хрень творил Николай от своего имени.

– Пятьсот рублей в год.

Максим глубоко вздохнул, прикрыв глаза рукой.

– Коль, ты дурак?

Коля — да, я — нет.

– Слова выбирай.

Николай, конечно, тот ещё красавчик, но теперь он — это я, и неуважение в свою сторону я терпеть не собираюсь.

– Это самое безобидное из того, что пришло мне в голову. Ты понимаешь, что это копейки?

Я понимаю. И, приди этот купец ко мне с таким предложением, отправился бы в путешествие к хренам собачим.

Разговор уходил в русло отчитывания меня, как школьника. Надо пресекать.