Никакие их крики и заверения толпа просто не слушала. Их поймали прямо над телом, руки обоих были в крови. В принципе всё расследование дела об убийстве и было завершено, Казнить, нельзя помиловать. Связанных, как сосиски их не церемонясь притащили и кинули в чулан. Рот им никто не затыкал, но слушать не собирался, слишком уж толпа была разогрета сама собой и кем-то, кто крикнул, что они убийцы. Конечно, на последок их несколько раз пнули, но хоть не пустили к ним потом плачущих и причитающих женщин, чьи гневные голоса они услышали через некоторое время за дверями закрытой на ключ их тесной каморки. Женщины молили и причитали, стеная взывали к охраннику, которому сейчас ребята были очень благодарны за его стойкость. Тот только что и твердил:

— Приедет Козьма, он разберётся, а пока не можно. Держите себя в руках. Скоро приедет Козьма, он во всём разберётся. Держитесь.

И так по кругу и опять и снова. Женщины не унимались, охранник же не сдавался. Кремень. Страшнее всего ребятам было от того, что этого охранника сменит какой-нибудь другой, и тогда их судьба может повиснуть на волоске. Этим женщинам тем более будет не объяснить, что они не убивали...

— Олесь, а кого мы как будто бы убили?

Дошла наконец-то до Остапа хоть одна светлая мысль, после такой сумбурной встряски.

— Не знаю, Остап, я не успела рассмотреть ни кто это был, ни что с ним. Только что и поняла, что не в порядке он. Но мне так страшно, а что если они этого охранника перехитрят, опоят? И тогда они нас точно прибьют. Скорей бы уже приехал этот Козьма, а не это всё! Была бы тут бабушка Аглая, она бы воззвала к Богам и может всё и разрешилось бы? А так, что с нами будет? Мы же тут никто и звать никак. Что нам делать?

— Олесь, ты держись! Наше дело правое. Ты же знаешь, что мы оба не виновны. Надо искать того, кто кричал. Вот он явно и знает больше других, если сам не тот убийца. Иначе ведь не видно ни зги, как он мог понять, что там что-то случилось, мы то сами лишь напоровшись, чуть не наступив, увидели пострадавшего.

— Кстати, да! Но ты слышал, голос то был визгливый, словно измененный, не просто человек кричал, а старался, чтобы его не узнали! Но будет ли тот Козьма разбираться? Кто это вообще? Может он чисто приедет и вздёрнет нас, как волкодлаков в Берендеевке.

В голосе Олеси слышались не просто слёзы, а уже подступающая паника. Но Остапу было нечем успокоить подругу, сам он ничего не понимал и не знал. Им оставалось только ждать. Ждать Козьму и его дальнейших действий. А время текло медленно и тревожно. Ведь не сутки же будет сидеть этот охранник. А если верить словам Трофима, то до города тут было сутки пути, если не пешком. Ждать. Это самое тяжёлое. Но больше ничего не оставалось. Чтобы не накалять ситуацию, ребята решили не кричать больше о своей невиновности, по крайней мере через двери, а ждать Козьму. И надеяться... Не зная на что.

Так тянулось время до самого рассвета. Спать было страшно, сердце заходилось у обоих, а скорбящие не оставляли своих попыток достучаться до сострадания охранника. Но он пока стоически терпел, повторяя только про Козьму и ожидание, и что тот разберётся. Почти на рассвете тяжёлый сон всё же сморил ребят, но был он недолог. И снова ожидание. Ни в туалет, ни попить им не предлагали, да и они сами бы, если бы могли, заперли бы дверь изнутри, жаль не было ни задвижки, ни свободных конечностей. Тело болело, они иногда старались менять позу, но помогало это мало и не надолго. Так и катались гусеничками, но тихо, чтобы не поселить настороженность в охраннике или причитальщицах — мстительницах. А потом ребята услышали еще женские голоса, но уже спокойные и стало понятно, что они стали успокаивать и отводить в сторону женщин.

Ближе к полудню, раздались мужские голоса, видно, смена подоспела. Открыв дверь они вынесли ребят на двор до туалета. Лица у охранников были угрюмые и злые, но ничего лишнего они себе не позволяли. Перед туалетом ребят немного распутали и перевязали поудобнее. Движения при этом были резкие, о аккуратности не было и речи. Но Остап и Олеся остались целы и почти невредимы. После туалета им дали воды, позволив напиться, но рук при этом не развязали. Ребята поблагодарили, за что были удостоены злых толчков при возвращении в их старое обиталище. И снова их закрыли и посадили охранять другого уже охранника. Но женщины не возвращались, то ли выдохлись, то ли были отведены в свои покои, но больше пока никто их тюрьмы не осаждал. Ближе к вечеру ребята услышали некую суету за дверями. Нет, до этого приезжали и уезжали подводы во дворе, это ребятам так же слышалось хорошо, но сейчас была какая-то именно суета другого рода. Может это уже и приехал тот ожидаемый Козьма? Подтверждением этим догадкам было и то, что снова заголосили женщины, видно рассказывали ему свою беду.

— Слышь, Олесь, а до меня только сейчас дошло, ведь по ком тут могут так убиваться женщины, это что, там Трофим был?

— Господи! Нет, только не он! Он же такой классный мужик! Светлый, добрый, душевный! Пожалуйста, пусть ты ошибаешься!

— Не ошибается. — прозвучал вдруг над ними незнакомый мужской голос, что явно привык повелевать. Он вошёл беззвучно и сейчас возвышался над ребятами эдакой глыбой неотвратимого правосудия. — Это действительно Трофим. А вы что же, и не посмотрели, кого камнем приложили?

— Мы никого не прикладывали! — пропищала Олеся.

— Мы ему помочь хотели.

— Добить быстрее?

— Да нет же, мы его нашли уже таким, хотели посмотреть, почему человек валяется, вроде же спиртного не наливает никто,

— Хотели перевернуть, — расплакалась Олеся,— а как поняли, что там кровь, стал искать жилку, проверить жив ли. А тут кто-то закричал, что, мол «убили и держи убийцу». А нас ведь и видно то не было, сами мы того человека только наткнувшись увидели. Вот тот наверное и был убийцей! Он еще голос изменил, чтобы его не узнали.