Лестница была широкой и короткой, с каменными ступенями, которые, казалось, помнили множество шагов. В воздухе витал запах сырости и затхлости, и я почувствовала, как холод проникает под кожу.

Мы спустились в широкий подвальный зал, освещённый тусклым светом, пробивающимся сквозь решётки на окнах, которые были высоко расположены и закрыты металлическими прутьями.

По обеим сторонам зала находились камеры, каждая из которых была оборудована тяжёлыми решётками. Сквозь них можно было разглядеть заключённых. Хорта заприметила первым. Уж очень внушительным тот был.

Мужчина спал.

Я подошла ближе к одной из камер и замерла, глядя на измождённые лица пленников.

Внутри я увидела трёх девушек, грязных, зарёванных, с ужасными синяками на теле, в рваных тонких платьях, на которых засохла кровь. Лица пленниц выражали страдание и усталость. Одна из девушек, с длинными светлыми всклокоченными волосами, сидела на полу, обхватив колени руками. Её глаза были полны страха и безысходности, и у меня в душе завозился стыд.

«Почему я раньше сюда не заглянула?!» — переведя взгляд, с трудом сглотнула. В горле пересохло.

Рядом с блондинкой на топчане сидела другая девушка, с тёмными волосами. Она пыталась поддержать подругу, но сама выглядела не лучше — её лицо было бледным, а губы потрескались.

В соседней камере находились двое мужчин. Один из них был значительно старше, с бородой и глубокими морщинами на лбу. Его взгляд был, пожалуй, самым живым. В нём всё ещё оставалась искорка мужества. Мужчина пристально наблюдал за мной, щурясь время от времени от света факела, который держал перед собой Гордей, чтобы я смогла впечатлиться на полную катушку.

Рядом с мужчиной, закованный в цепи, страдал молоденький паренёк. Он выглядел испуганным и подавленным, но взгляд не отводил.

Я заметила, как дрожат его руки, когда он устало повисает на цепях. Это выглядело жутко!

Я почувствовала, как моё сердце сжимается от сострадания. Эти люди были не просто заключёнными; они были жертвами обстоятельств, которые привели их сюда.

Обернулась к своему спутнику, и в его глазах я увидела ту же тревогу, что и у меня.

— Почему они здесь? — спросила тихо, не отрывая взгляда от заключённых. — Что они сделали, чтобы оказаться в этом Аду?

Испугалась, что ляпнула лишнего, но видимо, амулет и здесь меня выручил, переведя как надо.

— Офицер Дархар, — Гордей указал на мужчину с заросшей бородой, — якобы за дезертирство. Он сбежал с поля боя полгода назад, когда была осада Винтарина, пограничного с горным народом города.

Мужчина никак не прореагировал на обвинение. Лишь презрительно поморщился и с тревогой посмотрел на паренька, который уронил голову на грудь.

— Что с ним? — беспокойно кивнула на несчастного.

— Кажется, потерял сознание, — Гордей тяжело вздохнул.

— За что его так?

— Моя вина, — всхлипнула грязная блондинка из женского отсека, размазывая новую порцию пыли по лицу. — Это мой брат. Он заступился за меня, когда я отказалась… отказалась…

Дальше объяснения мне не требовались.

— Гордей, открывай камеры. С меня хватит! — Повернувшись в сторону пленённых, отчеканила: — Довожу до вашего сведения — герцог Моран трагически умер вместе со всей своей дружиной.

Девушки продолжали смотреть внимательно на меня, с надеждой, а по их щекам ручьями полились слёзы.

Тот, который офицер Дархар, звучно сплюнул, с огромным трудом поднимаясь на ноги и тут же заваливаясь в сторону решёток.

Я тяжело вздохнула, следя за каждым его движением. Этот офицер — единственный, вызывавший у меня сомнение в амнистии. Но так ли он — дезертир? Доверять писанине бывшего начальника стражи и его кодле — последнее дело!

Пока Гордей гремел ключами возле тюремных камер, по лестнице спустились четверо солдат. Последним шёл Боран.

Именно он разрешил мои сомнения.

— Дархарушка! Батюшка наш! — охнул солдат, бросаясь вперёд. — А я уж по вам и горькую выпил! Думал, замучили до смерти, сукины дети! Ой! Прошу простить меня, государыня.

— Ничего, — сдержано улыбнулась я, мысленно выдыхая. — Капитан Редклиф, — снова перешла на официальный тон, — окажите офицеру и парнишке первую помощь, пока травницу везут. Перенесите их в офицерские казармы к остальным раненым. Девушки, как вы? Идти можете?

— Я… да, госпожа, — настороженно прошептала самая старшая на вид. — Мы можем… но только, пожалуйста, не в казармы! — слёзы снова хлынули из глаз молодых женщин.