— Еремей где?

— Не знаю! — в голосе Метельки послышались хнычущие ноты. — Савка, чего делать? Делать чего?

— Помогай! — рявкнул я. — Свет чуешь?

— Да так. Вижу. Чуять не особо. Будто свербит чего-то. Терпимо.

— Тогда лезь.

Вдвоём будет легче, чем одному.

— Только на окно кинь чего.

Плавленое стекло, думаю, плавленым и останется. Метелька стянул куртку и набросил на подоконник. Взобрался он с лёгкостью. И под вторую Танькину руку поднырнул.

— Ох ты ж…

— Молчать. Времени нет. Вниз надо. Там очнётся. Но лучше бы, чтоб нет.

Потому что ожоги — это больно. И страшно. Амулеты же искать — где их искать? Хотя там, у покойников снаружи, должны быть. И тянет расспросить Метельку поподробнее.

Но потом.

Татьяну мы просто выпихнули в проём. Надеюсь, шею себе не свернет.

— Дед, — я повернулся к столу, позволив перед этим сделать пару глотков воздуха. После здешнего жара тот показался ледяным. — Сейчас его. Потом Т-тимоху.

А там, если получится, и новоявленного братца, который, как и прочие, лежал себе смирнёхонько.

— Рассказывай, — я пытался поднять деда, но он был куда тяжелее Таньки. Может, всё-таки закрыть крышку и позвать Варфоломея?

А тварь?

Если тварь очухается раньше времени, то с нею точно не сладим.

Нет. Сами.

— Так… рассказывать-то чего?

— Всего! Метелька, не беси меня.

— Не бешу, — буркнул он. — Погодь. На пол положим и там потащить… и сейчас.

Он метнулся к окнам и рывком сдёрнул гардину. Точнее попробовал, но ткань затрещала и повисла. Хотя мысль понятная. Так, вдвоём содрали, кинули на пол и на неё, рваную, уже столкнули деда. К окну дотянем, а там только перевалить.

— Я во двор пошёл. Смотреть за этими вот. Ну и наши там-то. Варфоломей сказал, значит, чтоб глаз не спускали. Они и не… но они смирно сидели. Так, кто-то покурить вылез и всё. Я дальше, чтоб никто не заприметил.

Тянуть на гардине было проще, чем руками. А вот поднимали деда в четыре руки. И без Метельки я бы точно не справился.

— Еремей?

— Сказал, что всё больно благостно и это ему не нравится. Велел мне близко не соваться, и если чего — тикать да прятаться. Я и не совался. А потом этот, который секретарь, из дому вышел и сказал, что вроде как договор будут подписывать. О свадьбе. И замирении. И ещё чего-то там. А потому всем велено в дом идти. Те-то зашумели, обрадовались. Небось, думали, что так стол накроют. Когда важный договор, то всех угощают. Принято.

Чего-то я такого не припомню. Или договор о моей помолвке был не настолько важен.

— Еремей свистнул, чтоб наши отходили. Они, как я понял, с Варфоломеем поделились. Тот в доме приглядывал и половина гвардии там. А Еремей во дворе вот.

Живой?

Нет?

— И куда он?

— Так… этот сказал, что сейчас ещё машины подъедут, значит. И Еремей взял с собой пятерых. Встречать отправился.

— А ты?

— А я в сад пошёл. Ну, раньше ещё, когда только-только. Ну, там если знаючи, то можно дом обойти…

Я обматываю куском той же гардины руку и пытаюсь расширить дыру в окне. Потом мы вдвоём подхватываем деда и переваливаем тело через подоконник. Он мешком ухает вниз.

— А потом?

Тимоха остался. Чтоб…

— Не потянем, — жалобно говорит Метелька.

— Надо… так что потом?

— Ну… так-то… я издалёк видел. Близко ж не подлезешь. Машина, которая такая, с длинной харей…

Та, в которой Михаил прибыл?

— У ней дверь распахнулась и вылез такой, ну… такой мордатый. И в белом костюме. А огляделся так, рученькой махнул. И из другой машины дым повалил. Густой-густой. Жёлтый весь. И прям весь двор заволокло сразу.

Живой Еремей?

Или…

Тимоха сидел, упираясь в стол ладонями, точно собирался встать, но сил не хватило.

— Я на дереве сидел. У нас в деревне был мужик один, — Метелька помахал перед глазами моего братца. — Так вот, он на фабрике горел. Ну, не сам, а когда фабрика, значит… вот… многие тогда погорели, а он живым остался. И сказал, что надо глядеть, какой дым. Если по земле стелется, то тяжёлый… пихаем в одну сторону.

Пихнули. К счастью, стоило телу сменить позу, и оно само обвалилось на гардину. Я не удержался, прижал пальцы к шее Тимофея, пытаясь нащупать пульс. Вроде был. И от этого даже сил прибавилось.

— На счёт три… — предложил Метелька.

— Не выёживайся. Некогда считать. Давай… так что с дымом.

— Ну, просто. Когда дым тяжёлый и по земле, надобно повыше карастаться. А когда лёгкий и поверху идёт, то наоборот, к земле прижаться. Ух, тяжеленный какой… мы с мамкою одного разу телегу толкали, когда колесо обвалилось. Так и она легче была…

Но дотянули.

— А этот дым каким был?

— Этот? Тяжелым. Яркий такой. От прям как желток у яйца. Нарядный. И вот… сперва выкатился, а потом завис. Главное, ветер-то дует… я скоренько до самой вершины вспёрся, чтоб от него, значит. Молиться даже стал… ну а смотрю, он висит-висит. Ветер дует, а этот никак… этот же в костюмчике глядит и курит себе. Прям не боится совсем. А как наши, которых не задело, стрелять стали, так он просто пальцами щёлк и всё. И вспыхнули, прям на месте!