Сволочь.

Но ничего. На том свете ему воздастся. Прям даже на сердце легче стало от этой мысли.

— А там из машины ещё мужик вышел, значит. У него на морде было ну… как будто миску прикрутил. Я сразу сообразил, что это артефакта от дыму, стало быть. Вот… он что-то там этому белому…

Значит, моя теория с газами не так и неверна.

— Так в дом и пошли. Вдвоём… и из дому опять этот секретарь, который, значит. Тихо стало. А я сидел-сидел. И никогошеньки… ничегошеньки… Ну а как дым истаял, то и слез, пошёл искать кого… а перед домом все мертвяки. И ихние, и нашие.

От волнения Метелька сбился.

— Все мертвые?

— Ага…которые туточки. Никого не осталось.

Но ведь не вся гвардия при доме. А патрули? Куда они подевались? Еремей? Его пятерка? Прочие люди? И… ладно. Выясним.

— Я пошёл вокруг дома. Внутря соваться побоялся. Дай, думаю, в окна гляну, авось, чего и увижу… а тут ты с этой хреновиной. Прям почти на голову бахнула. Я и обрадовался. Значит, кто-то живой да есть.

Есть.

Пока ещё есть.

— Хватай, — говорю Метельке, пытаясь поднять Тимохину тушу. Да уж, братец, заставил ты нас… и тут же обжигает страх: тварь.

А если эта тварь… если она способна выйти из дома?

Глава 19

Наука многое знает о тварях кромешных, в то же время будто стыдливо забывая, что есть и иные, каковые именуются горними или вышними. В том, что твари оные существуют, сомнений нет. Однако же всякая, даже малая попытка изучить их и влияние, оказываемое ими на мир, встречает резкий и однозначный отпор Церкви. Однако стоит ли так истово соблюдать запрет, наложенный в незапамятные времена, когда вера стояла над наукой? Возможно, именно наука, достигшая ныне небывалых высот, сумеет найти вопросы, которые вера в слепоте своей просто игнорировала?

Из выступления бывшего доктора естественных наук Сабревича, неосмотрительно прочитанного на международной научной конференции.

Тимоху мы выпихиваем в окно.

— Всё? — Метелька вытирает дрожащие руки о стену.

— Почти. Надо ещё вот этого.

— На кой?

— Тоже брат. По отцу. Как я узнал. Правда или нет, понятия не имею, но он не в теме. Собирались в расход пустить. Поэтому дава. Авось, пригодится.

Михаил Воротынцев — кстати интересно, если матушка его замуж выходила, то почему не сменила фамилию? — после Тимохи показался вполне себе подъемным. И в окно вывалился, что мешок с мукой.

— Полезли? — Метелька примерился к проёму.

— Погоди… надо тут… шкатулку видишь?

— Из которой свет шибает? — уточнил он, будто тут имелись иные подозрительные шкатулки. — Вижу.

— Её надо отдать Варфоломею.

— И он тут?

— Там. За дверью… он и ещё тварь одна, которая в прошлый раз всех убила. В общем, он надеется поквитаться, — я попытался унять дрожь в руках. — А там свет. Чувствую, если сунусь сам, будешь и меня тащить. Ты сможешь шкатулку закрыть?

— Ну… — Метелька поскрёб макушку. — Могу… вроде как… сейчас.

Он подошёл к столу, оглядел, взял перо на длинной тонкой ручке и ткнул ею в крышку. Та и захлопнулась. Вот просто, мать вашу, взяла и захлопнулась. Даже звук получился деревянный, стукающий.

И сразу стало можно дышать, если не нормально, то почти.

А я и не замечал, что дышал едва-едва. И жар этот. Только сейчас понимаешь, насколько он давил. Жар. Свет. Чтоб… я сделал вдох и закашлялся, а откашлявшись, выплюнул пару чёрных комков. Кровь? Если так, то спёкшаяся. Интересно, эта зараза потом не аукнется какой-нибудь лучевой болезнью?

Световой?

Переизбыток благости вообще лечится?

Ладно. Голову потерявши по ушам плакать поздно.

— Так… — мелькает искушение отправить со шкатулкой Метельку. Он эту хрень светозарную явно легче переносит. И идти недалеко. Всего-то за дверь, но…

— Так, — повторяю вслух. — Ты… лезь в окно. Оттяни наших, сколь можно… машины…

Подогнать бы, потому что волоком далеко не упрём.

— Не трогай пока. Если газ тяжёлый, мог в них и остаться. Попытайся привести в себя деда. И Тимоху. Таньку не трогай, у неё руки…

— Шрамы останутся, — Метелька, кажется, окончательно уверился, что всё идёт по плану. — Страсть до чего обгорели. Вот у нас…

— Потом. И не вздумай при ней такое ляпнуть. Вообще лучше, чтоб она в отключке побыла. Деда и Тимоху. На худой конец Воротынцева.

Дружить, может, и не получится, но в качестве тягловой силы сойдёт.

— Тащите туда, где тёрн. Я тебе показывал. Распорешь руку Тимохе или вон деду, и вас пропустит в убежище. Я скоро.

— Может, я тебя лучше подожду?