– Имею удовольствие говорить с господином комендантом крепости?

Зайченко сделал поклон и пригласил гостя на тахту. Толстый старичок, с аккуратно подбритой бородой, сел точно женщина, оправив складки своих халатов, и потупил глаза.

Все молчали. Наконец старик поднял голову, на его румяном личике, подернутом паутиной красных жилок, опять появилась улыбка, он процедил что-то по-английски. Комендант не знал английского языка и только по одному слову condidentially догадался, что посетитель желает разговаривать с глазу на глаз. Он кивнул Сашке. Тот встал и, лихо щелкнув каблуками, вышел. В передней, усмехаясь, он спросил у Парамонова:

– Что это за обормот? Не знаешь?

– А прах его возьми! Первый раз вижу, - сказал Парамонов и пожал плечами.

– Подай чаю! И сладкого, что есть!
– услыхали солдаты голос Зайченко из соседней комнаты.

Сашка прислушался, почесал нос и, подозрительно взглянув на Парамонова, ушел. Парамонов быстро собрал поднос: вазочку с персиковым вареньем, тарелку с инжиром, две лепешки, две чашки чаю.

7

Старик с поклоном принял чай, пил осторожными глотками, тихо говорил о погоде, о тяжелых событиях в России, но все еще не называл себя. Зайченко понимал, что его гость - птица важная, что он пришел к нему с какой-то, несомненно, важной и серьезной целью. К этому гостю, больше чем к кому-либо другому, подходило мусульманское поверье: "Гость - посланник бога, и торопить его невежливо". Покончив с церемонией дастархана**, старик сделал вид, что утирает руки, и немножко распустил свой скрученный шарф, которым был опоясан.

_______________

** См. словарь в конце книги (ред.).

– Я Мулла-Баба, - назвал он себя.
– Делегат от правительства.

– Вы прибыли из Ташкента?
– спросил комендант.

– Нет.

– Но ведь правительство имеет свое пребывание в Ташкенте?

– А я здесь! Я от министров Кокандской автономии, а не от комиссаров, - улыбаясь, вежливо сказал старик.

Оба собеседника, конечно, сразу поняли друг друга. Разговоры велись только дипломатические. Это было, как говорят музыканты, прелюдией, главная игра еще не начиналась.

– Так...
– сказал комендант.
– Чем могу служить?

– В Ашхабаде и Самарканде восстание...
– говорил старик тихо и задыхаясь, его душила астма.
– В лагерях под Самаркандом находятся восемь тысяч пленных чехословаков... Они хотят на родину и готовы с боем пройти домой... Их охраняют восемь пьяных русских солдат. Атаман Дутов отрезал Туркестан от России... Он идет сюда.
– Старик показал кулак.
– О Коканде вы знаете не хуже меня. Надо думать, господин комендант, что советской власти придется отступить...
– Он совсем приник к плечу Зайченко, как будто собираясь перейти на шепот.
– Ташкент ведет переговоры с нами. С малосильным противником не разговаривают. Его презирают или бьют.

– Вы пришли разговаривать со мной?
– как будто намекая на свою силу, выкрикнул комендант.

Старик вежливо поклонился и ответил уклончиво:

– Мы не хотим крови.

– А что вы хотите?

– Тишины.

– Вы хотите того, чего нет на свете.

– Да, господин.

Старик закрыл глаза и сложил на животе жесткие ручки с выкрашенными, как у женщины, но все-таки грязными ногтями. Он нежно поглаживал их, будто маленьких голых зверьков, лаская и грея в длинных рукавах своего халата.

Комендант понял, что правительство Кокандской автономии ждет от него сдачи крепости. Старик приехал купить его. На следующий день после сдачи полковник Чанышев может арестовать его и расстрелять. В случае провала автономистов то же самое сделает с ним советская власть.

– Вы выбирайте!
– сказал старик, улыбнувшись.

Комендант побледнел от злости, подошел к телефону и начал вертеть ручку аппарата. Через четверть часа станция ответила. Голос телефонистки казался далеким, еле слышным, как будто она говорила из воды.

– Дайте Кокандский Совет!
– крикнул комендант.

Телефон смолк. В нем прекратилась всякая жизнь - ничего не шипит, не звенит, не щелкает. Зайченко опять стал накручивать ручку аппарата. Только минут через семь снова отозвалась станция.

– Я же просил Кокандский Совет! Вы заснули, барышня? Требует комендант крепости!
– опять закричал он.

– Кокандского Совета у меня нет, - сказала телефонистка.

– Как нет?

– Он выключен.

– Дайте седьмой!

– Тоже выключен, выключен, - тем же равнодушным голосом ответила телефонистка и прекратила контакт.

– Господин комендант, все советские номера, кроме вашего, выключены, - сказал старик и засмеялся.

Зайченко в третий раз потребовал станцию:

– Полковника Чанышева!

На этот раз его соединили очень быстро. Молодой гортанный голос грубо ему сказал, что господин министр спит.

– Кто у телефона?
– спросил Зайченко.

– Адъютант.

– Разбудите.

– Я вам сказал: министр спит.

– Хорошо! Утром доложите полковнику, что ваш представитель у меня в руках. И я его не выпущу. Все. Говорил комендант крепости.