– Ну, по отрядам!..
– на ходу сказал он Потылихину.
– До свиданья, товарищи! Забудьте обо всем, кроме вашего революционного долга. Смело в бой!.. Скоро увидимся.

Спокойным, твердым шагом он вышел из кабинета. Потылихин последовал за ним.

Пролетка стояла у ворот. Накрапывал дождь. Кругом не было видно ни одного огонька. Только из полуподвального помещения, где все еще находились дежурные, проникал слабый свет и падал на землю двумя расплывчатыми прямоугольниками.

Неожиданно и бесшумно почти рядом с Зеньковичем возникла черная фигура. Потылихин сунул руку в карман за револьвером. Но Зенькович узнал в подошедшем боцмана Жемчужного.

– Я с "Гориславы". Хорошо, что застал...
– с трудом переводя дыхание, сказал Жемчужный.
– Матросы вынесли резолюцию - сражаться, бить интервентов, откуда бы они ни появились.

Зенькович молча пожал руку бородатому моряку, крепко встряхнув ее по своему обыкновению.

– На исходе ночи я побываю и у вас, товарищ Жемчужный, - сказал он, садясь в пролетку.
– Передай своим, что сражаться придется.

Пролетка тронулась.

– В Соломбалу, - приказал кучеру военком.

Миновав грязный и скользкий глинистый спуск, Потылихин и Зенькович добрались до широко разлившейся Кузнечихи. Колеса пролетки и копыта лошади застучали по деревянному мосту.

Пахло болотом. Берега Кузнечихи были забиты лодками.

Проехав мост, пролетка поднялась на замощенную булыжником площадь. Сквозь листву белели купола большой церкви, обнесенной железной оградой.

Кучер-боец обернулся и, наклонившись к Зеньковичу, проговорил шепотом, будто боясь, что его услышат:

– Вытягнем ли?

– Вытянем...
– спокойно ответил Зенькович.
– Не сразу, конечно, но вытянем. Ни Москва, ни Ленин, ни Сталин без помощи нас не оставят. Никогда русские люди в кабале не жили и не будут!..

Пролетка закачалась по ухабам раскисшей от дождя дороги. Зенькович сидел, привалившись к спинке пролетки, словно отдыхая. Глаза его были полузакрыты "Спит", - подумал Потылихин, но в ту же минуту Зенькович открыл глаза и заговорил с ним. Они стали вспоминать фамилии коммунистов, оставшихся на лесопильных заводах Маймаксы.

– Хороший народ, - повторял Зенькович, - очень хороший, крепкий народ.

Видно было, что он старается представить себе будущее, намечает план сопротивления, подсчитывает кадры, на которые можно будет опереться в тяжелой подпольной борьбе.

У домика с двумя окошками и несколькими вытянувшимися вдоль фасада чахлыми подсолнухами Потылихин остановил кучера.

Па крылечке показался хозяин.

– Кто там?
– тревожным голосом спросил он.

Это я с военкомом, - ответил ему Потылихин.
– Ты один?

– Нет, у меня ребята с завода и еще доктор Маринкин. Обсуждаем, где завтра выставить наш отряд.

– Вот и хорошо. Мы, Греков, к тебе как раз по этому поводу.

Потылихин и военком зашли в сени вслед за хозяином. В темноте завозились и закудахтали куры.

В кухне сидели на лавке двое рабочих. Третий гость, доктор Маринкин, заслоняя широкой спиной маленькое окошечко, сидел на табуретке.

– А ты зачем здесь?
– спросил его Зенькович. Доктор Маринкин выпрямился и, разгладив пальцами пышные усы, спокойно проговорил:

– Зачем я, товарищ комиссар?.. Завтра сочту своим долгом явиться в рабочий отряд. Как же иначе?

Зенькович кивнул головой, как бы подтверждая, что другого ответа он от Маринкина и не ожидал. Затем военком взглянул на двух молодых рабочих, сидевших на лавке. Один из них, узкоплечий, с решительными и горячими глазами, заговорил первым:

– Лучше умереть, товарищ Зенькович, а не сдаваться...

– Надо не умирать, а побеждать!
– остановил его военком.
– Умереть легко, победить трудней. Твоя жизнь нужна родине...

В одном из двухэтажных особняков старинного архангельского квартала, в бывшей Немецкой слободе, собрался штаб готовящегося контрреволюционного восстания. Окна особняка были затянуты плотными шторами. Внизу, на первом этаже, толпились молодые люди, в которых, несмотря на их разношерстную одежду, нетрудно было узнать бывших офицеров царской армии. Они держались с гвардейским шиком, кстати и некстати вставляли в разговор французские слова. Многие из этих людей были завербованы в Петрограде тайной контрреволюционной организацией и прибыли сюда на деньги, выданные из американского и английского посольств. Одним- из главных вербовщиков был русский капитан Чаплин, несколько месяцев назад превратившийся в англичанина Томпсона. Чаплин проживал по английскому паспорту и работал в английском посольстве. В Архангельске Чаплин-Томпсон появился весной и по поручению британской контрразведки в течение всего лета тайно собирал контрреволюционные элементы.