— Какая еще змеюка?

— Золотая! — вытаращил глаза дед. — Никогда прежде такой не видывал. Здоровенная, зараза! Глазища черные, что уголь! Обвила тебя всего, да на дно утащить хотела. Я на нее веслом замахнулся, так он под воду ушла.

— Вот, значит, как, — я понял, что мой собеседник говорит о Злате. Едва ли она хотела утопить меня. Скорее наоборот, спасла и вытащила к людям. Хорошо, если она где-то рядом. Нужно как можно скорее с ней поговорить.

— От моей хаты до Бронниц день пути, — между тем продолжил Богдан. — Но это если на лошади.

— У тебя она есть?

— Да какой там, — махнул рукой дед. — Себя бы прокормить, не то, что скотину. В Заимках есть — это деревня недалече. Я там рыбу зятю сдаю, а он ужо в столицу на рынок возит продавать.

— Тогда мне нужно поговорить с твоим зятем, чтобы он довез меня до Бронниц.

— Это запросто. Но завтра. Скоро солнышко за лес уйдет, а ночью в этих краях лучше не ходить — если сам не заплутаешь, то волки из лесу задрать могут. Да и отдохнуть тебе надобно, барин. А то бледный, как смерть.

Несмотря на то, что мне хотелось быстрее вернуться в Москву и все рассказать Нечаеву, доводы Богдана меня убедили.

— Хорошо, — я кивнул. — Ты меня приютишь?

— Ну не на улицу же выгоню, — улыбнулся старик щербатым ртом. — Хата у меня небогатая, но уж какая есть. Уху хочешь?

— Не откажусь, — исходивший от стоявшего в печке котелка аромат уже давно щекотал мои ноздри.

— Тогда я мигом. Обожди только чутка, — Богдан снова засуетился. — Одежка твоя за печкой. Поди обсохла уже.

Старик не ошибся — мятая, местами рваная и пахнущая речной водой, моя одежда выглядела далеко не лучшим образом, но оказалась сухой и теплой. Одевшись, я пошарил в карманах и нашел там не только золотые часы на цепочке, но стопку денег, которые всегда таскал с собой на всякий случай. Украдкой пересчитав мятые бумажки, я покачал головой — количество их осталось неизменным.

Конечно, Богдан мог не заметить деньги, но часы он точно видел. А ведь мог бы меня обобрать, дать по голове веслом и отправить в дальнейшее свободное плавание, сделав вид, что ничего не произошло.

— Вот! — с гордостью выдал старик, поставив на стол две миски, наполненные жидкой, но ароматной ухой. — Ты, барин, небось, к таким блюдам не привычен, но чем богаты, тем и рады.

— Пахнет вкусно.

— Уж что-что, а уху-то я делать мастак! — Богдан отломал от черствой краюхи два куска хлеба и разлил по деревянным кружкам мутный напиток из кувшина. — А это квасок мой.

Я повернулся к столу но прежде чем приняться за еду, положил на грубую столешницу почти все банкноты из стопки и подвинул их хозяину избы.

— Это тебе.

— За что? — не понял Богдан и удивленно поглядел на меня.

— За мое спасение.

— Не надо мне, — он решительным жестом отодвинул от себя деньги. — Я тебя не за эти бумажки спас, а потому как правильно это. Ближнему помогать — дело Богоугодное. Так по совести и от души поступают, а не за награду.

— Тогда, — я подвинул деньги обратно к нему, — считай это моей платой за твое гостеприимство.

— Все равно не могу, — упрямый старик снова попытался вернуть мне купюры, но я прижал их к столу.

— Богдан, — спокойно и с улыбкой сказал я ему. — Я настаиваю. Не будешь же ты спорить с графом?

Старик нахмурился, засопел, но все же аккуратно взял деньги и спрятал за пазуху.

— Хорошо, барин, будь по-твоему, — сказал он и вдруг широко и открыто улыбнулся. — Мне-то, старику, ничего уже и не надо. Но внученькам на приданное пойдут. — При этих словах морщинистое лицо Богдана разгладилось, а тусклые глаза засветились.

— Вот и славно, — у меня на душе тоже стало тепло.

Мы принялись за еду. Мой спаситель не обманул — уху он делал — что надо. Я съел две миски, прежде чем встать из-за стола с ощущением сытости. Глаза снова стали закрываться, но в этот раз не из-за потери сознания, а от усталости и желания поспать.

Богдан это заметил.

— Ложись на кровать барин, а завтра утром пойдем в Бронницы.

— Это твоя кровать, — попробовал возразить я.

— Мне и на печи хорошо, — старик начал убирать со стола.

Прежде чем отправиться на боковую, я помог ему, после чего улегся на жесткую кровать и почти сразу уснул. Снилась мне Академия и очередной нагоняй от Распутина. Один сон вдруг сменился другим, где мы с Дарьей были в башне. Она прижалась ко мне всем телом и коснулась своими губами моих губ. Ощущения оказались столь явственными, что я открыл глаза и увидел прильнувшую ко мне девушку. Ее золотые волосы мягко переливались в призрачном свете заглянувшей в окошко луны.