— Послушай, Катерина. Мы не друзья. Даже не приятели. Так к чему твой интерес к моей персоне? Или тебе просто нравится разглядывать мою живописную зелёную физиономию и тайно насмехаться?

В её глазах мелькнула обида. Так будет лучше, девочка, при том для всех. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Никаких насмешек. Я всего лишь хотела поблагодарить того человека, — произнесла она тихо. — Вот и всё.

Дверь за ней закрылась почти беззвучно. Я фыркнул, снова склоняясь над раковиной.

— Разве не сказал ей тогда в переулке — лучшая благодарность это молчание? — и умылся в третий раз. Холодная вода немного унимала боль в разбитом носу.

Закончив, выхожу из туалета и чуть не спотыкаюсь. Екатерина никуда не ушла — стояла и ждала в коридоре. Молча протянула белоснежный платок с вышитыми инициалами, а потом всё же добавила:

— Вот.

— Спасибо.

Она кивнула и пошла прочь, не оглядываясь. Вытираюсь платком, отметив тонкий аромат духов. Дорогая вещица.

Не знаю, что у неё в голове, но, надеюсь, отстанет рано или поздно. Теперь пора бы одеться и убраться отсюда.

До гардеробной я еле дошёл. Эфирные узлы и каналы в теле пульсировали всё яростнее — похоже, во время боя часть энергии всё-таки просочилась сквозь защитную мазь. Проклятый щит Инициированного… Сосуды горели, будто по ним текло расплавленное стекло. Пот катился по вискам. В пальцах тремор, как от озноба, что чуть не выронил номерок. Гардеробщица окинула меня странным взглядом, но пальто всё же выдала.

Неуклюже пытаюсь замотать шарф, пол вдруг качнулся. Ноги подкосились, и впечатываюсь плечом в двух девушек в форме третьего курса.

— Эй, мелкий! — раздалось от них. — Ты чего? Живой там?

— Простите, — моргаю, фокусируя взгляд. Лица старшекурсниц расплывались мутными пятнами.

— Погоди-ка, — вторая схватила подругу за рукав. — Это же тот самый, с арены! Который Инициированного уделал!

— Точно… — первая наклонилась ближе. — Слушай, ты в порядке? На тебе лица нет.

Я не ответил, просто кивнул и побрёл к выходу, считая шаги и держась, чтобы не рухнуть прямо здесь. Один. Два. Три. Главное не останавливаться.

Входные двери академии потяжелели и весили сейчас под тонну. Но стоило наконец вывалиться на улицу, морозный воздух ударил в лицо. Лёгкие обожгло холодом, и в голове немного прояснилось. Приваливаюсь к колонне, жадно хватая ртом колючий зимний воздух. По крайней мере, теперь могу хотя бы стоять прямо. Уже неплохо для того, кто только что пропустил через свои повреждённые каналы остаточный эфир Инициированного.

— Волков, выглядишь как кусок мусора. Смотреть тошно, — сбоку раздался знакомый надменный голос.

Медленно поворачиваю голову. Софья Вишневская стояла в паре шагов, кутаясь в соболиную шубу. Мех переливался в лучах закатного солнца, а на изящной шапке блестели кристаллы. Чистокровная аристократка, прямо воплощение утончённого высшего общества.

— Зато ты, красотуля, как всегда радуешь глаз, — намеренно растягиваю губы в кривой улыбке.

По её лицу пробежало раздражение. Она нервозно поправила меховой воротник.

— Выздоравливай, Волков. И как только это произойдёт, я вызову тебя на дуэль. И поверь, одними уловками ты не отделаешься.

— После сегодняшнего, дорогая, — прикрываю ненадолго глаза, борясь с новой волной головокружения, — тебе придётся встать в очередь. Хотя ради такой красавицы я, может, и сделаю исключение.

Софья не удостоила меня ответом. Просто развернулась, вскинула подбородок и направилась к воротам, где уже ждал её личный экипаж — роскошная карета последней модели. Два дюжих охранника в форме рода Вишневских подали ей руки, помогая забраться.

— Позёрша, — пробормотал я. — Но ничего такая. Ладно, пора топать домой…

…

До остановки добрёл на чистом упрямстве. Вокруг уже толпились горожане.

— … а я ему говорю — какой ещё кредит? У меня и так три эфирных счётчика в рассрочку!

— … представляешь, вчера опять цены подняли! Булка хлеба теперь…

— … да какая разница, что аристократы там себе думают? У меня вон крыша течёт, а в домуправлении только разводят руками…

Знакомое поскрипывание — моя пятёрочка подъехала. Сунул мелочь в прорезь кондуктору, получив взамен билет. В дальнем углу нашлось свободное место. Устроился поудобнее, прикрыл глаза, и мы тронулись. Тепло и мерное покачивание эфировозки убаюкивали. Голова становилась тяжелее, веки слипались. Эфирные каналы всё ещё пульсировали болью, но теперь та казалась далёкой, приглушённой.