– Они меня заставили.

– Заставили трахнуться со мной?

– Да.

– И что дальше? – сильнее вжался он в мое бедро, что внутри все зазвенело от нехорошего предчувствия.

Вот зачем я вышла из комнаты, почему надела рубашку на голое тело и не додумалась натянуть что-нибудь еще? Нежилась бы сейчас под боком Давира.

Я не чувствовала ног от холода, теперь и пальцы рук начало покалывать. Едва дышала от сжимающей мое горло ладони. Ощущала давление оружия на коже, что висело на поясе правителя.

И еще… была чуточку взволнована. Может, если рассказать правду, то сейчас все образуется? Вдруг он решит отомстить покусившимся на его арис – что бы это слово ни значило – монахинь и позволит вернуться домой.

– Накажите их.

– Как именно? Убить?

А ведь он не шутил. Казалось, мог прямо сейчас выйти из этого зала и уничтожить каждую встречную монахиню-заговорщицу, которая решила пойти против него. И меня вместе с ними…

– Зачем так жестоко? – голос наполнился дрожью, сознание затопило звенящей пустотой, такой же вязкой, как когда я наблюдала за капающей с ножа кровью. – Не надо никого убивать. Они не совершили ничего плохого. Разве… – я сглотнула, – вам не понравилось тогда? Разве вам со мной было плохо?

– В том и проблема, – опять приблизился он и остановился у самых губ. – Мне слишком понравилось. А теперь думаю, не повторить бы снова.

Его рука вернулась на мою ногу, дернула ее вверх за колено, открывая меня для него. Между складочек скользнул холодный воздух. Я сильнее задрожала.

– И не понимаю, почему себя сдерживаю…

Он одновременно вжался в меня пахом и впился в губы. Яростно, жестко. Проник языком в рот, начал таранить меня своим восставшим естеством, которое пока скрывалось в штанах. Ужас, какой ужас!

– Назови хоть одну причину, маленькая шлюшка, почему мне не наказать тебя прямо здесь?

– Не надо, – замотала я головой, но правитель жестче сцепил пальцы на моей шее. – Прошу.

– Уже просишь? Мне нравится, – зло процедил он.

Начал развязывать шнуровку на штанах, выше задрал мою ногу, ворвался в лоно. Вот так, без подготовки, без прелюдии и моего согласия. На всю глубину. Вырывая крик, вновь сдавив горло.

– Почему ты такая узкая? – недоуменно прошептал он и вернулся к моим припухшим губам.

Терзал их, покусывал, таранил языком рот, выходил и резко вставлял в меня свое внушительное достоинство. Не было в его действиях страсти – злость, голод, агрессия.

– Это слишком… – рвано выдавал. – Не могу. Хочу!

И снова до искр из глаз. С примесью боли и несогласия, с обреченностью, с невольно разгорающимся желанием и чувством собственного падения. На удивление, мне было хорошо. Я не ждала от мужчины никакой нежности. Наверное, при одном взгляде на него уже знала, чем обернется эта встреча и морально готовилась к ней. К этому безумию.

– Такая сладкая, – в какой-то момент перестал он терзать мои губы и принялся покусывать кожу шеи, уже не сдавливая ее рукой.

Отпустил. Позволил отлепиться от колонны и обреченно повиснуть на его плечах. Расслабиться, ведь… ведь даже в такой ситуации можно получить удовольствие. И я отчаянно его искала. Концентрировалась на его отголосках. Едва не плакала, но старалась быть сильной. Мне ведь хорошо, правда? Он не бьет, не издевается. Да, действует грубо, как мне нравилось в первый раз. Но…

Почему же так горько?!

– Хочу услышать твой стон, – прихватил губами он мое ухо. – Я искал тебя, – шептал, больше не наказывая, но продолжая погружаться до основания, вызывать дрожь по телу от невероятной наполненности, от странного воздействия на тело, словно здесь была замешана магия. – Искал тебя в доме Алой розы, а по итогу нашел здесь. Стони, потеряшка, не кусай губы.

– Нет, – замотала я головой.

– Стони, мать твою!

– Нет! – ответила я не менее грозно и заглянула правителю в глаза, но задрожала, когда он в очередной раз ворвался в меня. – Не дождетесь!

– Тигрица, – во взгляде мелькнуло что-то неопределенное, которое хотелось бы назвать восторгом. Но мне показалось. Ничего такого не было там.

Я больше не висела на правителе, стойко держалась при каждом ударе, хотя тело подводило окончательно. Дрожь, сладкая боль, горечь. Готовый взорваться вулкан и холод. Разрастающаяся внутри ядовитая совесть…

Давир.

Я словно предавала его. Предавала тем, что плохо сопротивлялась, не отбивалась и даже где-то глубоко внутри хотела этого, хотела с ним, с этим чертовски привлекательным блондином, хотела повторить тот яркий взрыв, утонуть.