— А ты к бою-то готов, Бернар? Или только аурой меряться горазд?

Он ухмыльнулся:

— Сейчас увидишь, petit coq (петушок)!

И активировал технику защиты из арсенала Физиков. Синяя аура уплотнилась, приобретая насыщенный цвет штормового моря. Вокруг него возник прозрачный панцирь.

— Ва! Бернар даже «Кожу Гиппопотама» включил! — захихикал вёрткий. — Эй, Бернар, не убей пацана совсем! Оставь хоть что-нибудь!

— Да, Бернарчик, — проворковала пышногрудая француженка, стрельнув в меня глазками. — Мальчик-то симпатичный. Не калечь его сильно, ладно? Пусть хоть ходить сможет.

Бернар взревел, разрывая на груди тельняшку, куда ж без этого! Мышцы вздулись под кожей, вены засияли синевой.

— Ща порву тебя, малой! — прорычал он и бросился на меня, как разъярённый бык.

Быстр. Для адепта-физика — даже очень быстр. Но я быстрее.

В момент, когда он должен был сбить меня, как авианосец рыбацкую лодку, и переехать, делаю шаг в сторону. Так резко, что вышло почти скольжение. Настолько быстрое, что наверняка выглядело как исчезновение. Как трюк. Боевая техника. Но никаких секретов. Просто ловкость.

Бернар, не ожидав подобного манёвра, пролетел мимо и со всей дури врезался лбом о столб. Раздался стук. Устоял? Вот же бычара. Но шатается. Хотя, неважно. Всё равно уже за его спиной. Наношу короткий удар ребром ладони по его шее, вкладывая ровно столько силы, чтобы вырубить, но не убить. Стук. Глаза Бернара закатились. Сам он рухнул мордой в снег.

И тишина.

Вёрткий, младший и девицы застыли с отвисшими челюстями глядя то на меня, то на неподвижное тело своего чемпиона.

Ядро отзывается. Требует поглотить его эфириум. Пальцы уже потянулись, но.

Останавливаю себя.

Нет.

Уговор есть уговор. Это не была смертельная дуэль. Убираю руку в карман, сглотнув слюну. Поворачиваю голову и смотрю на ошеломленную компашку.

— Берите своего дружка, и валите отсюда. Как и договаривались.

Те испуганно закивали, бросились к Бернару, пытаясь поднять.

Перевожу взгляд на пышногрудую девицу. Та всё ещё стояла на месте, бледная, с широко распахнутыми глазами.

— А ты, — говорю ей с лёгкой усмешкой, и она ловит мой взгляд. — Остаёшься со мной. На ночь.

Француженка сглотнула, но в кукольных глазах мелькнул не только страх, но и нечто ещё. Любопытство? Интерес?

— Но… но, месье… — пролепетала она.

— Без «но», ma cherie (моя дорогая), — подхожу к ней. — Уговор дороже денег. Тем более, вечер обещает быть интересным. Идём.

Беру её под локоток. Она не сопротивляется, даже подаётся навстречу. И завожу её в таверну. Что ж, голод можно сбить и иным способом. Не менее приятным к тому же…

* * *

Утро в номере «Тихой Гавани» встретило тишиной. Ну, практически. За окном чирикали какие-то особо морозоустойчивые питерские воробьи-мутанты, да из коридора доносилось шарканье — видать, кто-то из постояльцев уже выполз на свет божий.

Открываю глаза. Потолок. Деревянный, с парой трещин. На плече — тёплая, пахнущая сладковато-мускусным мадемуазель. Как её там зовут? Жизель? Николь? Впрочем, какая разница. Главное свою часть уговора она выполнила. И, надо сказать, с ответственным глубоким таким энтузиазмом. Да уж, француженки знают толк в определённых видах гимнастики. И гибкость у них акробатическая.

Она проснулась, стоило мне шевельнуться. Открыла слегка припухшие глаза, посмотрела, и на губах расцвела довольная, сытая улыбка. Прям улыбка кошки, что не просто съела сметану, а вылакала ещё и сливки.

— Bonjour, mon brave (Доброе утро, мой храбрец), — проворковала она, потягиваясь с такой грацией, что простыни зашуршали самым соблазнительным образом. — Ты был magnifique! (великолепен!)

— Ты тоже ничего, ma cherie, — усмехаюсь. — Особенно твои французские «булочки». Как с пылу, с жару. А между ними та ещё печь.

Она игриво шлёпнула меня по плечу.

— Cochon! (Поросенок!) — но в глазах плясали довольные смешинки. Видно было, что комплимент пришёлся ей по вкусу.

Но идеальному утру быстро пришёл конец. Вспомнив, видимо, о своей репутации, или о том, что пора на работу, она резво выскользнула из кровати. Нагишом прошлась к умывальнику, ничуть не стесняясь наготы. Фигурка, кстати, очень даже — пышная белокожая задница, тонкая талия. Худые руки и щиколотки. Хороша, француженка.

Пока она приводила себя в порядок, умываясь и поправляя растрепавшиеся светлые кудри, лениво наблюдаю за ней, подложив ладони под голову. Да. Ночь была насыщенной. Бурной. Громкой. Надеюсь, соседи не слишком жаловались хозяйке. И, чёрт возьми, весёлой. Давно так не отрывался. Никаких мыслей о романтике, или насущных делах. Только удовольствие.