И вдруг… прекратились издёвки.

Никто больше не подбрасывал мне на скамью испорченную пищу. Мои тетради и учебники перестали пропадать. Скучные, обидные надписи на дверях исчезли. Я всё ещё оставалась чужой, но теперь — невидимой. Меня перестали замечать. И я поверила: всё это благодаря ему.

Я думала, что нашла своего спасителя. Того, кто вытащит меня из темницы. Моего героя.

Однажды ночью он предложил встретиться у себя в комнате. Тайно. Чтобы никто не узнал.

Я согласилась.

Комната отличалась от всего, что я знала: в ней пахло деревом, книгами, чем-то мягким, уютным. Не затхлостью школьных коридоров, не плесенью. Он был мил, вежлив. Сел рядом. Смотрел. Молчал.

А потом резко потянулся ко мне.

Я не сразу поняла, что происходит. Его губы прижались к моим, довольно грубо. Я замерла. А он продолжал. Его язык проник в мой рот, его руки сжали мои запястья. Я попыталась оттолкнуть — он лишь сжал сильнее.

Я не хотела. Не так.

Он навалился, держа мои руки. Его тяжёлое дыхание пугало меня. Я снова попыталась вырваться. В ответ — удар. Пощёчина. Голова откинулась, в глазах потемнело.

Мир закружился.

Я уже лежала. Он сорвал с меня блузку, застёжки белья просто разрезал магией. Холод пола. Холод пальцев. Его движения. Его ухмылка. Сдавленное хихиканье.

Он навис надо мной. Его руки были везде. Его губы, язык… Я задыхалась от ужаса и стыда. Я знала, что должно быть между мужчиной и женщиной. Но не так. Не это. Не со мной. Не сейчас.

Его руки опустились ниже и я услышала щелчок ремня. Его штаны сползли и я увидела… Я понимала, чего он хочет, я понимала, что именно сейчас произойдёт.

И во мне что-то оборвалось.

Нет!

Я не хочу! Не хочу так! Не хочу, чтобы он касался меня! Я не хотела, чтобы мой первый поцелуй был таким! Не хочу, чтобы мой первый раз был таким!

Вместо страха пришло другое чувство — злость.

Жгучая. Тихая. Чистая. Она поднялась изнутри, наполнила всё моё существо, сжала дыхание, превратилась в магию. Поток горячего воздуха ударил его, откинув назад. Он вскрикнул, но не успел ничего понять, я уже поднялась на ноги и вложила в ладонь жар.

Пламя вспыхнуло.

Я не убила его. Но сожгла то, чем он хотел меня унизить.

Он закричал. Пронзительно, отчаянно, как животное. И этот визг стал для меня музыкой. В тот момент я стояла, полуголая, дрожащая, но не от страха, а от ярости. Я смотрела, как он катался по полу, в агонии, и чувствовала… удовлетворение.

Он хотел сделать меня жертвой. Но я не позволила. Я не была больше девочкой из сказки. Я стала своим рыцарем. Я спасла себя сама. Я излила на него всю ту злость, что годами копилась в моём сердце.

На шум сбежались учителя, ученики, комендант. Они застали меня стоящей над ним, полураздетой. Аристократ, корчащийся и кричащий от боли. Ниварна, с дымящейся рукой и торжественной улыбкой.

Вердикт был очевиден.

Меня заперли в темнице. Камера размером с шкаф, где нельзя было ни лечь, ни выпрямиться. Наказание было долгим. Меня били. Потом лечили. Потом били снова. Я теряла сознание и снова приходила в себя. Сколько это длилось я не знаю. Казалось, будто вечность. А затем — исключение.

Воспитательница забрала меня обратно в поместье. И снова — тишина. Пустота. Никаких слов. Никакой поддержки или хотя бы недовольства. Госпожа Калиндра так и не появилась.

Но магию я не бросила.

Я продолжила учиться. Сама. Магических книг в поместье было предостаточно. Я достигла третьего круга и больших успехов в магии воды. И лишь тогда, спустя долгое время, вновь появилась госпожа Калиндра.

Она вошла в комнату. Посмотрела на меня. Холодно, без особых эмоций. И сказала:

— Теперь ты будешь служить мне.

* * *

Время неумолимо двигалось вперёд. Всё шло, на удивление, хорошо.

Я выполняла различные миссии в составе боевых отрядов: от прямых столкновений до глубоких разведок. Это был тяжёлый путь, но он приносил нечто, чего мне всегда не хватало — ощущение нужности. В армии, как ни странно, почти не было издевательств. Презрение или отвращение — да, встречалось, но его высказывало лишь меньшинство. Остальные просто выполняли свою работу. Неважно, кто ты и откуда, — если ты прикрываешь спину товарищу в бою, тебя принимают. Или, по крайней мере, терпят.