Кости срастались медленнее. До полного выздоровления как до Османской империи раком. Потребовалось около двух часов, чтобы смог сесть. Вот это я ударился…

Два часа мучений. Дрозд кормил меня зельями, как грудного ребёнка. Приходилось глотать по ложке, потому что горло не работало, каждая порция обжигала пищевод.

Рёбра встали на место, хрустнули. Боль в груди исчезла, можно было дышать полной грудью. Левая рука обрела какую-то подвижность, пальцы слушались команд.

Попытался говорить. Выходило сипло, словно курил и пил все двенадцать лет этого тела, но звуки уже напоминали человеческую речь.

— Проверка связи, — прохрипел я.

— Слышу, — кивнул Дрозд. — Голос, как у завсегдатая кабака, но понятно. Решил повзрослеть раньше времени? — улыбнулась сутулая собака.

Ничего не ответил. Огляделся: мы в лесу, никаких указателей и направлений. Вот тебе и долетел быстро. Сосны, ели, берёзы — обычный лес. Без ориентиров можно блуждать неделями.

Воздух пах хвоей и прелыми листьями. Где-то журчал ручей, пели птицы. Идиллия, если забыть о разбившемся дирижабле и пропавших пассажирах.

Поднялся на ноги. Покачнулся, но устоял. Ноги держали. Голеностоп ныл, но вес выдерживал, — можно идти.

— Какой план? — спросил Дрозд.

— Жди! — ответил я своим «волшебным» голосом.

Достал змею из пространственного кольца. Она висела напротив моего лица, ожидая команд. Забрался на неё и сказал на ухо:

— Наверх!

Змея взмыла, пробиваясь между ветвями. Воздух свистел в ушах, желудок снова подошёл к горлу. После недавних приключений полёты давались тяжело.

Мы поднимались над деревьями, и я увидел дирижабль. Давал команды змее, и кое-как добрались до носовой части.

Вблизи воздушное судно выглядело ещё хуже. Металлический корпус был искорёжен, как консервная банка. Заклёпки выскочили из пазов, листы обшивки отогнулись и торчали острыми краями. Газовая оболочка обвисла серой тканью. Местами она порвалась, и лоскуты полотна хлопали на ветру, как флаги капитуляции. Запах водорода ещё чувствовался в воздухе.

Оставил летающую кишку висеть, а сам забрался внутрь. Добрался до кабины управления. Там творился хаос. Приборы разбиты, провода висели клочьями. Кресла вырваны с корнем и валялись в беспорядке. Пол залит какой-то технической жидкостью. По стенам тянулись трещины. Где-то капала вода, скрипели надломленные балки. Конструкция держалась на честном слове и привычке.

Почти все трупы вылетели при падении. Но я пришёл не за ними. Пробрался через завалы к углу, где лежал Клаус. Вежливый вор не подавал признаков жизни. Лицо бледное, глаза закрыты, но грудь чуть-чуть поднималась. Жив, значит.

Подошёл. Мужик тут же выхватил нож, я отскочил. Реакция была мгновенной. Даже полумёртвый, Клаус сохранял профессиональные рефлексы. Клинок блеснул в тусклом свете, вспорол воздух в сантиметре от моего лица.

— Мальчик? — уставился он на меня. — Это ты? Ты пришёл за мной?

Повисла пауза. Мы смотрели друг на друга.

— Как мужественно и храбро. И… глупо!

Голос был слабым, но удивлённым. Клаус опустил нож, с трудом приподнялся на локте. В его глазах читалась искренняя благодарность.

Я кивнул. Конечно, пришёл. Не бросать же полезного человека в лесу.

— Твои зелья… Нечто. Вытащили с того света. Ты мне жизнь спас, я тебе обязан. Проси что хочешь. Клянусь, что выполню, — заявил мужик.

— Клятва крови и верности, — прохрипел я.

Голос ещё не восстановился полностью. Звучал, как у простуженного алкоголика, но слова были понятными.

— Что? — удивился вежливый вор. — Ты хочешь… Чтобы я, Клаус Себастьян Бах, служил тебе?

Как и думал в прошлый раз, немецкие корни, возможно, обедневший дворянский род. Это объясняло его манеры и образование.

Кивнул, подумав: «Именно этого и хочу. А зачем я, по-твоему, припёрся за тобой? Да ещё зелья дал, когда ты подыхал».

— Мальчик, я никому не служу, кроме себя и денег, — хмыкнул мужик. — Проси что-то другое.

В его голосе прозвучала гордость. Клаус привык быть независимым, работать на себя, подчиняться только собственным правилам. Предложение о службе явно его оскорбило.

— Жизнь! — ответил я.

— Что?! — ещё больше удивился Клаус. — Ты меня спас и требуешь, чтобы я тебе отдал жизнь? В чём логика?

Он попытался встать, но пошатнулся — силы ещё не вернулись. Зелья действовали постепенно, восстанавливая организм по частям.

— Манеры, честь, слово… — перечислил я с трудом. — Это не про вас.

Каждое слово давалось с усилием. Горло саднило, голосовые связки отказывались работать нормально. Но эффект получился нужный.

Развернулся и шагнул из кабины. Пусть подумает. У Клауса есть выбор: либо согласиться на мои условия, либо потерять репутацию человека слова.