«Вот и ладушки». — Я кивнул и приземлился рядом, на пятачок сочной травы, усыпанный мелкими желтыми цветочками, похожими на клевер. Руки сами потянулись их теребить — надо же было чем-то себя занять.

— Нехорошо это, — фыркнула Иди, подтянув колени к подбородку. Эх, знакомая поза. — Есть у меня дурная привычка лезть туда, куда не просят. Просто потому, что чую — могу помочь. Байрон Рамзи меня с самого детства от этого отучить пытается, да все без толку.

Я машинально сплетал из цветочков какой-то простенький венок. «Он и правда о тебе печется. И, чтобы ты знала, я тоже. Когда думаю о тебе… не могу отделаться от желания защитить. От всего на свете. Ты… дорога мне. Очень. Сам еще пытаюсь до конца разобраться, что это всё значит».

— Я… ох, ясно, — пробормотала она и принялась накручивать на палец прядку своих удивительных волос — я уже понял, что это у нее такой нервный жест.

Я осторожно надел сплетенный веночек ей на голову, так, чтобы он лег чуть выше ее серебристых рожек. «Иди». — Голос прозвучал мягко. Я взял ее руку, ту самую, что теребила локон, в свою. Крепко, но нежно. — «Можно спросить?»

Она посмотрела на меня в упор своими глазами цвета грозового неба, а другую ладонь положила мне на щеку. Теплая.

— Ты хочешь знать, как давно я… в курсе насчет тебя. Ответ — с самого начала.

Я прикрыл глаза. По телу снова разлилось то самое теплое сияние, как тогда, при нашем… слиянии душ. Уютно стало, как дома. Давно забытое чувство.

Я прижался лбом к ее лбу. «Но на мне же не было тех самых „шикарных фиолетовых туфель“?» — усмешка сама собой появилась на губах.

— Всегда твои глаза, — призналась она. — Да, меня тогда ошарашило видение с этими твоими странными туфлями, но если что и оставалось со мной все эти годы — так это твои глаза. Добрые, какие-то… настоящие. Они столько повидали — и пренебрежение, и одиночество, и жестокость, но вместо того, чтобы озлобиться, ты сохранил в себе сочувствие.

Радужки Иди на миг полыхнули жемчужной белизной, а потом снова стали привычно-серыми, как небо перед дождем.

«Ты…» — я чуть отстранился, опустил взгляд, собираясь с духом для следующего вопроса. Черт, как же это непросто. — «Ты знаешь, почему я здесь? В Зареченске?»

Иди внимательно смотрела на меня, ее ладонь все еще грела мою щеку. Потом вдруг ахнула — видимо, словила отголосок моих мыслей, потому что перед моим внутренним взором мелькнули те самые черные двери. Но она не отстранилась, не убрала руку.

— Я думала, ты уже разобрался с этой дилеммой, — сказала Иди, и между ее бровей пролегла едва заметная морщинка. — Зареченск дал тебе сделать выбор, и ты решил остаться.

«Да, так и есть». — Голос прозвучал твердо, и я накрыл ее ладонь своей. — «Я бы ни за что на свете это не променял. Я здесь, чтобы остаться. Это уж точно».

— Но? — уловила она мою неуверенность.

«Но… сам не пойму». — Пришлось признаться, и я попытался облечь это смутное чувство в слова. — «В последнее время меня все чаще гложет вопрос: *зачем* я здесь? Даже не *как* попал, а именно *зачем*. Это как заноза, которую сначала не замечаешь, а потом она начинает ныть все сильнее. Чем больше все устаканивается, чем больше ответов я получаю на одни вопросы, тем сильнее свербит этот, главный. А после разговора с твоим братом, когда он упомянул… Пророчество… этот зуд стал почти нестерпимым. Я хочу знать, в чем моя цель. Мое предназначение, если хочешь».

— Макс Медведев, — прошептала она после небольшой паузы. — Твоя цель — просто быть собой. Вот почему Зареченск позвал тебя. Увы, его мотивы — это его мотивы, и он предпочитает открывать карты только по своим правилам.

«О да, мне ли не знать!» — Я не удержался от фырканья. — «Если бы мне давали по медяку каждый раз, когда эта… сущность Зареченска подкидывала мне очередной ребус во сне… Да просто выйди и скажи по-человечески, что к чему! Не обязательно же каждый раз скармливать меня морскому чудищу, чтобы просто „поболтать“, а?»

Иди тихонько хихикнула и потерлась носом о мой нос — такой короткий, «эскимосский» поцелуй.

— Все будет хорошо, Макс. Слушай Зареченск, но не впадай в одержимость, как это частенько бывает с Ашерами. И не переживай, я буду рядом. Что бы ни случилось.

Ее слова — как бальзам на душу. Сразу отлегло. Я осторожно взял ее лицо в ладони и поцеловал.

Ну а как тут было удержаться? Солнечные блики играли в ее волосах, и даже в тени старых яблонь она словно светилась изнутри.

И этот поцелуй — такой же крышесносный, как и первый. А от сладкого, с привкусом жимолости, запаха ее губ у меня снова чуть голова не закружилась. Затягивала она меня в свою орбиту, и сопротивляться не было ни сил, ни желания.

— Кхм… э-э… — раздался вдруг чей-то голос, и нас грубо прервали. Я рефлекторно развернулся, уже сжимая кулаки, а Иди молниеносно выхватила кинжал из ножен на бедре.

— Виноват, Ашер Медведев!

Перед нами нарисовался какой-то жилистый тип с копной рыжих волос. Он тут же рухнул на колени и принялся отвешивать поклоны, чуть ли не лбом землю роя.

— Да это просто гонец, — сказала Иди, убирая кинжал обратно в ножны. В ее голосе слышалось легкое раздражение.

— Мне… мне право неловко, что помешал, милорд, — пролепетал рыжий, доставая из-за пазухи казенного вида конверт. — Меня ваш у-управляющий послал.