Ногтем он вытянул лезвие (всегда мечтал о ноже с лезвием, которое выпрыгивает, но Снежка не разрешала) и подошел к дыре колодца, посмотрел вниз. Стенки колодца поросли зелеными водорослями и почернели от старости, вода, мерным зеркалом, покачивалась скрывая свои тайны, а в ней отражался он — старик в смешной белой шапке. На лбу появились первые капли пота. Интересно это он так волнуется или просто одет не по погоде?

Дед наконец решился и вытянул левую руку, ладонью вверх. Он не боялся боли, но и в мазохисты не записывался. Ох уж эти новомодные словечки, которые так не сочетаются со старыми ритуалами.

Дед зажмурился и резко провел кинжалом по ладони.

Бл.

Это было больно. А еще боль будет держаться около часа пока не закроется рана и минут десять сверху пойдет эхом. Регенерация у него хорошая, как у всех, но боль она не исключала, а даже смаковала ею. Или это просто он старый трус?

Дед с силой сжал ладонь в кулак и перевернул руку так, чтобы капли одна за одной, а потом и ручейком полетели в глубины водной пропасти. Сам он в это время читал заговор, запечатывавший колодец от всякого, кто может и не может туда попасть. Теперь люди забудут про существование колодца и будут искать другое место или ходить к роднику. А те, кто могли бы увидеть и войти, как вошли сегодня, тоже не войдут. Разве что кровь из него выцедят каплю за каплей и прочитают обратный заговор.

Дед зашипел и забрал руку. Открыл ладонь — кровь из раны, зло шипела и пузырилась, как будто отбеливателя насыпали, но боли сильной не наблюдалось. Так, резьба и прочие неприятные моменты. Скоро пройдет.

Получилось или нет он не знал. Он продолжал все видеть сквозь толщу воду, но войти бы не смог — просто рухнул бы в воду, разгоняя волны и может вклеился бы головой об дно. Проверять не хотелось. Сработал заговор. Должен сработать.

Он развернулся и замер. У колодца стоял мальчик и смотрел на него. Мальчик лет пяти, низкий карапуз в тулупчике, кепочке на голове и немного больших для него сапогах с широкими голенищами. Он так вытаращился на деда, что мог потерять свои круглые глазенки, если бы они вывалились из глазниц. В руке мальчик держал здоровенную плетеную корзину полную зеленоватых грибов. «Ядовитые что ли?» — подумал дед и улыбнулся. Осторожно улыбнулся, так как умел только он улыбаться детям и эта улыбка всегда работала. Но не в этот раз.

Пацан вздрогнул, вытащил палец из носа, охнул и побежал, размахивая тяжелой корзиной.

— Эй! — крикнул дед и спрятал окровавленную руку за спину. — Ты куда?

Корзина полетела на землю, грибы разбежались в разные стороны, а мальчик улепетывал, завывая и что-то крича.

— Да что же такое, — развел руками дед и бросился собирать товар и ставить корзинку. — Это из-за того, что я бороду сбрил? Что ты так кричишь?

«Нечистый!» — кричал мальчик убегая так быстро, как только мог. — Нечистый в лесу!'

— Сам ты нечистый. Я в баньку хожу как по расписанию, — бормотал дед, собирая грибы. Не успокоился пока не собрал и не очистил от грязи все. Мальчика жалко — может вернется за корзинкой, родители тумаков навешают. Поставил подальше от колодца, но так чтобы было видно издалека и взял свои вещи. Дом запечатан — пора идти в деревню.

2.

«Там не все нас любят. Помни это. Будь осторожен, когда выйдешь»

Куда уже осторожнее. Ребёнка напугал. Сейчас все село с вилами и факелами сбежится. Он не зарядил ружье, но держал его крепко, обдумывая варианты. Никакого противостояния — никакого насилия иначе может случится непоправимое. Говорила ему Снежка что-то об этом? Типа не противостоим злу? Добром отвечаем на зло? Вроде бы не успела, но она обязательно сказала бы, если могла.

Ребёнка уже не было слышно даже вдалеке, но навстречу пока никто не бежал. Дед вздохнул и пошёл по тропинке. Они уже раньше бродили по ней с внучкой и он знал дорогу, правда выглядело всё красивее и всего-то на месяц позже. Белым-бело как на картинах. Снег лежит вокруг толстым слоем, чуть в сторону сойдешь и провалишься. Деревья белые с белыми ветками — ветер подует или животина скакнет, как сверху обрушивается целый сугроб. Если хорошо не закутаться то белая морозная пыль залетала за ворот, обжигая голую шею, и он злился, а внучка хохотала. Весело было. Когда она была жива.

Дед злобно заревел и ускорил шаг. Снег был и сейчас, но комками и грязный. Черные глыбы повмерзали в деревья, грудами лежали на обочинах и вместо хруста свежего наста он слышал чавкание грязи под ногами. Никакого удовольствия — не праздник, а траур. Он хотел было улыбнуться своей же шутке и вовремя остановился. Не смешно.

«Осторожно», — сказала Снежка из-за спины и он резко оглянулся. Там никого не было.

«Впереди деревня. Нас там не все любят».

Он резко обернулся назад, но и там никого не было. Хотя голос дело говорил. Наверное. Нужно было чаще выходить, не чувствовал бы себя теперь болваном.

Он вышел из леса и остановился, осматриваясь. Дальше предстояло пройти через поле, которое летом густело высокой кукурузой, а сейчас выглядело как широкое и безлюдное болото. Конечно шла тропинка, вытоптанная людьми, но слякоть и дожди сделали свое дело.

— Пройду через поле и тогда точно стану нечистым, — дед улыбнулся и решительно зашагал вперед.

Село находилось сразу за полем. Рядок окраинных хат смотрели окнами на приближающегося старика, но что-то было не так. Он чувствовал это, но не мог объяснить. Как-то все было серо, как-то глухо и хмуро. Не сравнить с прошлыми вылазками под новый год. Крики, музыка слышны были уже в лесу. Ярко горели костры, светились окна, кричали люди — весёлые и пьяные. По правую руку всегда была огромная горка с которой с визгом съезжали девчонки в разноцветных платках.