Мордок отправился с охотниками в обход заболоченной мари. Покинув заросли, группа вышла к лысой поляне – пятаку угольно-чёрной земли, лишённой даже мелкой былинки. Чёртово место, болтали в Грейстоуне. Ходили слухи, в глухой древности дьявольское отродье частенько устраивало здесь шабаш.

Жутковатое место окружали высокие каменные столбы, густо испещрённые глубокими расколами – шрамами времени. Между истуканами уныло выл ветер. Покружив, уносился прочь, чтобы запрятаться среди голых деревьев, и чуть погодя возвращался снова. Посреди лысой поляны возвышался бесформенный монолит.

– Ты хотел доказательств? – сдержанно произнёс за спиной чей-то голос. – Смотри.

С нехорошим предчувствием Магнус приблизился. У подножия камня кто-то растянул знакомую шерстяную хламиду. Ветер с хлопаньем пошевеливал углы ветхой ткани, посреди которой багровела жутковатая фигура, густо окроплённая кровью. Кто-то уложил в знак Атсхала заячьи лапы, птичьи головы, перья…

По бледным раздутым языкам сочились красные нити. В неподвижных глазах темнело мёртвое небо. Лёгкие порывы ерошили слипшуюся шерсть, отчего казалось, что безобразная химера шевелится, хватаясь за жизнь.

От совершённого святотатства душу придавила каменная тяжесть.

– Жертва тёмным богам, – с дрожью в голосе проговорил Дакота. Он откинул капюшон меховой накидки и дрожащей рукой провёл по седеющим волосам.

Главный охотник оторвал глаза от ритуального подношения и переместил взгляд выше. Чудовищный истукан был исчерчен угольными колдовскими символами. Где-то Магнус такие однажды видел. В выемке стояла деревянная чаша. От неё вниз по камню, чуть прихваченные первым морозом, тянулись вязкие кровяные потёки.

– Наринга, – произнёс позади уверенный голос. Обернувшись, Мордок увидел Виндока. Тот шёл через поляну, направляясь к охотникам. – Магнус, ты сам знаешь, что это она.

Мордок оглянулся на товарищей. Те молчали, отводили глаза и в нерешительности переступали с ноги на ногу.

– Все знают, что она под твоей защитой, – продолжал Уорд. – Понимают, что ты считаешь себя обязанным старой ведьме. Как-никак она твоего пацана с того света вытащила. Потому тяжело тебе правду принять.

– Так ведь не видел никто! – вскинулся Дакота, выходя вперёд.

– Погоди, – придержал его за руку Мордок.

Ох как не хотелось ему верить Виндоку. А если тот прав? Только один человек в Грейстоуне использует магию. И… что можно просить у демонических сил?!

Окинув смурным взглядом капище, он устало опустился на валун и невидяще уставился перед собой.

– Не всё между нами ладно, Магнус, – проговорил Уорд. – Но тебе придётся со мной согласиться. Люди и так напуганы сверх меры. Не навлеки на свою голову ещё больше народного гнева.

Мордок молчал. Душа маялась от смятения.

– Да ты чего, старина? – не унимался Дакота. – Разве ж это что-то доказывает?!

Скользнув пустым взглядом по лицу близкого друга, Магнус поднялся и, не говоря ни слова, пошёл прочь с поляны. Он спешил покинуть место зловещего ритуала, обличающего ту, что двадцать лет назад сумела договориться с безносой и выдрать из цепких лап смерти младшего сына.

Неужели пришло время возвращать долги?..

С хрустом уминая застывшие в холоде стебли, он пробирался сквозь сонный притихший лес. Шёл не разбирая дороги. Желал уйти подальше, чтобы ни с кем не встречаться и никого не видеть. Хотелось побыть одному. Поразмыслить. Найти оправдание, довод.

Выйдя к распадку, Мордок вяло, с горечью улыбнулся. Правду бают, поведёшься с нечистью, по самую душу пленят, ничего не прося взамен. У бесовщины своя мера. Возьмут сверх, ещё должен останешься.

«Тяжело тебе правду принять, – укором звенели в сбившихся мыслях слова Уорда. – Все знают, что старая ведьма под твоей защитой».

До ночи Магнус блуждал по лесу. Возвращаться домой не хотелось. Устал он видеть скорбные лица соседей, их настороженный и осуждающий взгляд. Что-то в нём сломалось, перегорело.

Если бы не моровая напасть! И откуда только взялась, проклятая!!

Погруженный в тяжкие раздумья, он не заметил, как вышел к северному склону, забравшись в самое сердце Атсхал. Привалившись спиной к ели, поднял глаза на горную вершину, чёрным клыком устремлённую в густо-синее небо. Мысли в голове бродили вязкие, мутные и тревожные. И чего только не передумал, блуждая в одиночестве. А так и не признал, что чует зло от Наринги. Только к самой пойти да в открытую поговорить. Объясниться им надо.