— Брось их, Можер! — кричит Галиен, и трое настороженных солдат окружают верзилу, но тот лишь наклоняется, поднимает из грязи свою пустую пивную кружку, выпрямляется и со всей дури бьёт ею солдата по лицу, выбивая зубы и заставляя того отшатнуться.

— Я и так могу, — рычит Можер, отбрасывая кружку и поднимая руки, показывая солдатам кардинала, что закончил. Последний, кого он уложил, не шевелится, и капитан стражи кардинала жестом приказывает двоим вытащить товарища из грязи.

— Все твои здесь, Галиен? — спрашивает кардинал, обводя рукой в широком рукаве спутников Галиена, которых держат под остриями копий в рассветных сумерках. Кто-то злится, что их разбудили, кто-то всё ещё шатается с перепою. Иные зевают, уже тяготясь новым днём.

Галиен кивает.

— Мне докладывали, их было больше, — говорит кардинал, поглядывая на другого человека, худощавого темноволосого клирика с бледным лицом, одетого в скромную рясу деревенского священника. Тот лишь пожимает плечами.

— Было, — отвечает Галиен.

Кардинал понимающе кивает. Ремесло Галиена не из безопасных.

— Я хочу с тобой потолковать, Галиен, — говорит кардинал.

— Только потолковать? — спрашивает Галиен, кивая в сторону четырёх дюжин солдат, составляющих личную гвардию кардинала.

— Только потолковать, — заверяет его кардинал, крутя перстень на толстом пальце — простой золотой ободок с единственным красным камнем.

— Никогда не бывает просто разговоров, — бросает Годфри.

Галиен кивает кардиналу Чезарини: — Ладно, — говорит он. Повязку с засохшей раны можно содрать разом или отдирать по кусочку. Сегодня башка трещит, и он предпочитает покончить с этим поскорее.

Кардинал кивает в сторону таверны: — Вина?

Галиен приподнимает тёмную бровь: — Рановато для вина, ваше преосвященство.

Кардинал делает знак двум солдатам, держащим острую сталь у горла Галиена. Те отступают, опуская клинки, хоть и не убирая их в ножны. Затем Чезарини оборачивается к священнику и кивает, тот подзывает кого-то, кого Галиену не разглядеть за вычурными носилками, утопающими в шёлковых подушках — в них шестеро слуг принесли священнослужителя к этому убогому постоялому двору на окраине Житавы. Солдаты расступаются, и вперёд выходит молодая женщина в сером монашеском облачении. Она тут же приковывает к себе взгляды людей Галиена, когда откидывает капюшон, открывая коротко стриженные волосы, крупный нос, острые скулы и глаза цвета морской волны, в глубине которых, кажется, можно утонуть. На её лбу бледный шрам в форме креста. На миг она замирает, явно колеблясь. Настороженная. Как и подобает монахине в присутствии таких людей, как эти, от которых разит перегаром и кровью.

— Подойди, дитя, — говорит кардинал. Молодая женщина переводит взгляд с Галиена на Эвелину и Гислу, затем снова на Галиена, который думает, что ему было спокойнее с ножом у горла, чем под пронзительным взглядом этих глаз. Она буравит его взглядом, и Чезарини явно теряет терпение. — Ну же, не робей, — говорит кардинал, утирая пот со лба. — Галиен не такой дикарь, каким кажется.

Галиен в этом сомневается. Много лет прошло с тех пор, как он исповедовался священнику, но сейчас, стоя в грязи промозглым рассветным утром, он чувствует кровь под ногтями. Чувствует, как башка гудит с похмелья, и как от него несёт вчерашней шлюхой.

Худой седой священник протягивает руку женщине, приглашая взяться за неё: — Иди сюда, Мод, — говорит он мягко, точно родитель испуганному ребёнку. Она берёт его за руку, и они вдвоём следуют за Галиеном и кардиналом Чезарини в таверну.

— А с нами что? — кричит вслед Ранульф.

— Галиен, я жрать хочу, — говорит Можер, будто это забота Галиена. Впрочем, обычно так оно и есть.

Галиен проходит мимо Гислы и бросает взгляд на Можера и остальных: — Глядите, чтоб никого не укокошили.

Гисла ухмыляется, а Галиен возвращается в полумрак и обрывочные воспоминания прошлой ночи.

***

— Его Святейшество нуждается во мне, — говорит кардинал Чезарини с притворной усталостью, забирая кувшин вина у трактирщика и собственноручно разливая напитки, пока его солдаты очищают помещение от людского сброда, поднимая последних пьяных, едва соображающих мужчин и женщин, и выбрасывая их прочь.

— Счастливчик вы, кардинал, — хрипит Галиен, когда Чезарини наполняет их чаши. Он всё ещё сомневается, стоит ли пить вино.

— И, возможно, это счастье улыбнётся и тебе, Галиен.

Галиен в этом сомневается.

— Какое отношение это имеет ко мне? — спрашивает он, бросая взгляд на худого священника и молодую женщину. Похоже, она оценивающе разглядывает его, и ему это не по душе. Как не по душе ему и шрам на её лбу, и мысль о том, что кто-то вырезал или выжег там крест. «Тайны Матери-Церкви», — думает он, качая головой.

Кардинал подносит чашу к губам, которые кажутся слишком маленькими для его очевидного чревоугодия, и пьёт с выражением удивлённого удовольствия, будто вино превзошло его ожидания.