Красный огонек на камере, указывал на то, что ее процесс мочеиспускания снимают. Должен был быть звук, с которым струйка мочи текла по кожаному креслу, к которому она была привязана, а затем стекала по сторонам в лужу на полу, но подобного звука не было.

Она слыхала только звук, напоминающий наливание вина в бокал.

Она открыла глаза и посмотрела себе между ног. Камера была пододвинута поближе - к краю кресла - и направлена прямо ей между ног, снимая все крупным планом.

Более высокий из мужчин, тот, который раньше удерживал ее голову, пока другой вырывал ей зубы, стоял сбоку от нее.

Он держал в руке большой стакан, который медленно наполнялся ее темной мочой; по зловонному запаху и цвету можно было предположить, что ее организм обезвожен. Единственными звуками были наполнение стакана и ее облегченный вздох, так как боль в животе постепенно проходила. Мужчина молча наблюдал за тем, как наполняется стакан, на его лице блуждала извращенная улыбка, словно он получал удовольствие, наблюдая за тем, как она мочится.

Смутившись, Эшли закрыла глаза и откинула голову на спинку кресла. Она вспомнила, как Мэтт много раз рассказывал ей о своем оружии, и как однажды ее взяли пострелять из него. Она вспомнила то чувство, которое испытала, когда впервые нажала на курок пистолета.

Тогда она чувствовала себя сильной. Она чувствовала себя неуязвимой, казалось, что никто не может ее тронуть.

Она наслаждалась каждым мгновением. А потом она сломала свой проклятый ноготь, и ее мнение изменилось. Она была слишком женственной для пистолета.

Но так было раньше.

Сейчас она готова была отдать все на свете, лишь бы заполучить в свои руки один из пистолетов Мэтта.

Почувствовать тяжесть пистолета в своей руке, нажать на курок и выстреливать патрон за патроном в двух этих мужчин, слышать, как пули впиваются в их тела, видеть, как кровь брызжет из каждой нанесенной раны. Она желала этого больше всего на свете и с легкостью пожертвовала бы всеми ногтями, которые у нее были.

Она вздрогнула, когда почувствовала, как рука в перчатке погладила ее мокрое от мочи влагалище.

Посмотрев себе между ног, обеспокоенная тем, что будет дальше, она увидела, что мужчина вытер руку в перчатке о свои джинсы, после чего понюхал ее.

Он пристально посмотрел ей в глаза, но остался стоять сбоку от нее. Он не замышлял ничего сексуального, он лишь проявил "заботу" и вытер ее влагалище - очевидно, понимая, что, если на коже останется моча, кислота мочи будет раздражать ее кожу. Почему он мог смотреть на то, как ей вырывают зубы, но беспокоиться о подобном? Она не понимала, но не стала спрашивать его, она знала, так будет лучше.

– Так, наверное, комфортнее, - сказал он - все еще улыбаясь.

Эшли хотела сказать ему "пошел на хуй!". Она хотела плюнуть ему в лицо. Она хотела много чего предпринять, много чего сказать, но - как обычно - она сохраняла спокойствие и молчала.

Мужчина поднял стакан к своему лицу и вдохнул запах ее мочи. Моча была темно-коричневого цвета - явный признак того, что девушка нуждалась в дополнительной жидкости. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, они не предлагали ей ничего с тех пор, как привезли ее сюда. Ни пищи, ни питья, да ей и не хотелось есть, так как ее рот до сих пор болел из-за вырванных зубов.

– У тебя обезвоживание, - сказал ей мужчина.
– Не хорошо. Тебе нужно больше пить...

У нее снова возникло желание сказать ему "пошел на хуй!", закричать во весь голос. И сразу же за этим последовала необходимость подавить подобные желания и забыть на некоторое время о них.

– Вот, - он поднес вонючий стакан к ее лицу, - выпей...

Эшли отвернула голову от стакана, как обычно, вызывающе. Мужчина ничего не сказал. Он продолжал стоять, держа стакан в руке у ее лица, ожидая, что она образумится, и одновременно пытаясь выяснить, будет ли она продолжать не подчиняться ему, зная, что произошло в последний раз, когда она ослушалась его.

Она не предполагала, что все может быть еще хуже, но - с ним во главе - всегда существовала возможность ухудшить ситуацию. Эшли осознала сей факт, и повернула голову к стакану.

Он поднес стакан ближе, так что его ободок уперся в ее нижнюю губу; к губе, покрытой засохшей, запекшейся кровью с того времени, когда он в последний раз учил ее слушаться его. Он начал поднимать стакан кверху.

Эшли закашляла, когда еще теплая жидкость коснулась ее губ; что-то в ее теле не позволяло ей выпить мочу.

Так нельзя. Гадость.

– Моча полезна для тебя, - сказал он.
– Она стерильна. Ты можешь ее пить. Попробуй еще раз, - он снова поднес стакан к ее губам, и - на этот раз - немного мочи просочилось ей в рот и попало на язык.

Она снова закашлялась и выплюнула мочу.

– Даже не думай. Выпей ее, блядь.

Прежде чем она успела что-то сказать, он влил ей в рот немного мочи, и - снова... она выплюнула мочу из рта, и та потекла на ее грудь.

Эшли разрыдалась.