Преследователи разделились на две группы в четыре и шесть разумных. Шестёрка быстро перебежала через просеку и скрылась за деревьями. Я потянулся к сумке со свитками.

«Ступор» угодил в левую собаку, та даже не поняла произошедшего и пасти не открыла. Я положил руку на голову второй собаке и активировал «Призыв гончей». От потери пятисот «жизней» в глазах потемнело, ноги подкосились, я перенёс вес тела на посох и медленно ухнулся на колени. Мысли заплетались, организм отказывался понимать произошедшее.

Выпитые по очереди два зелья на двести и триста «жизней» помогли очухаться. Я призвал вторую гончую, и опять потянулся к сумке. После четвертного выпитого зелья высветилось «системное» сообщение о «Телесном пресыщении». О нём мне ещё Хлар’ан рассказал, во время обучения призывам. Если много выпить зелий лечения, то после такого сообщения их эффективность снижается вдвое, а с каждым очередным выпитым увеличивается риск остановки сердце. Эффект продержится три дня.

Я устало вздохнул и потёр переносицу, отгоняя остатки скверного наваждения. Силы вернулись, я мог адекватно мыслить, а стоявшие рядом гончие скверны из своих глоток пускали слюну ядовитого зелёного цвета. У одной твари голова разделилась на четыре челюсти, у другой их оказалось три, так ещё из бывшего пищевода высовывался длинный метровый язык, блестевший металлом на острых гранях.

— Правее просеки и до лагеря шестеро. Убей их, — скомандовал я первой гончей. Та беззвучно сорвалась с места, изменёнными чёрными когтями оставив в земле глубокие разрезы. — Левее просеки и до лагеря четверо. Убей их, — команда для левой гончей, бросившееся вперёд.

Прежде чем побежать следом — я сконцентрировался на потоках маны, перебросил канал из своих внутренних резервов в перчатку на правой руке, зацепил хранилище перчатки и повёл канал дальше, замыкая на своём течении маны около указательного пальца. И запустил в землю четыре «Магических стрелы». Магическая прочность перчатки просела ровно на одну единицу только при переброске канала маны. Этого хватило, чтобы вызвать у меня жадный оскал и сдавленное придыхание.

Рядом с лагерем произошла бойня. Гончие настигли преследователей, когда те напали на лагерь и упёрлись в стену щитов. Гончие накинулись на стоящих за спинами нападавших двух лучников и раскусили им головы, как яблоко давит пресс. Трупы не успели упасть, а твари уже накинулись на крайних напавших и перегрызли им ноги. Те закричали от боли, остальные отвлеклись, а охранники каравана отскочили и отошли назад. Шестеро боеспособных преследователей остались один на один с двумя гончими, юркими, хоть и безголовыми.

К тому моменту, когда я добежал, от нападавших боеспособным осталось лишь двое, парень и девушка, они прикрывались от гончих щитами и орали о пощаде. Из тел гончих торчали копья и стрелы, они перевешивали и мешали нормально ходить, но ярости не сбавляли.

Я остановил гончих и развеял заклинание, их изменённые тела испустили сероватую дымку и кусками мяса упали на землю. Сопровождающие меня охранники и извозчик, даже лошади и те смотрели на происходящее широко раскрытыми глазами и не решились выйти за границы лагеря даже когда я сообщил, что опасностью миновала. Перед лагерем лежали растерзанные тела без головы или с выпотрошенным животом, а трое из несчастных всё ещё подавали признаки жизни, тяжко глотая последние порции воздуха.

— Что, добивать не будете? — гневно спросил я у охранников, показав умирающих. Это всех взбодрило. Лысый начальник охраны раздал команды, его супруга приглядела одно из копий напавших и наконечником положила в костёр, а извозчики подкинули хвороста.

Выжившую девушку, лет восемнадцати, с впалыми от голода щеками, сбитым дыханием и нездоровыми мешками под глазами — её охранники связали и оттащили в сторону. Трупы обыскали, собрав всё хоть сколько-то ценное, вместе с уцелевшими доспехами и клинками. Выжившего парня оттащили за повозки, привязали за руки к дереву и стянули портки.

Я сидел около костра и завтракал, когда из-за повозок раздался крик пронзительный настолько, что у меня мурашки пробежали по спине. Крик такой, будто парню что-то выкручивали, со всем знанием садистского дела. Вскоре к костру подошла жена начальника. Она сняла где-то куртку и подвернула рукава рубахи, сейчас её руки до локтя перемазаны кровью.

— Вы уж нас простите, такая работа. Мы скоро закончим и поедем дальше, — мурлыкнула та, вытащив из огня копьё и игриво глянув на горячий металл — Надеюсь, вы не возражаете?

Я молча отправил очередную ложку каши в рот и со значением её облизнул, на что женщина кокетливо улыбнулась, отвесила невнятный реверанс и поспешила удалиться. Вновь раздался истошный крик, потом ещё один. Третьего не последовало. Но раздался голос женщины, звавшей супруга. Вскоре те вернулись к огню, женщина отмыла руки и как ни в чём не бывало жалась к супругу, стреляя в мою сторону многозначительными взглядами.

— Этот из Зансийска, — сказал начальник, кивнув в сторону, где ещё несколько минут кричал выживший.