– Понимаешь, любая вещь имеет ровно такой смысл, какой ты сам в нее вложил, – он шагал, размахивая руками, как экскаватор ковшом, – вот почему в твоей жизни все так сложно?

Илюша молчал.

– Потому что, – продолжал брат, – ты нагружаешь объекты и события несуществующим значением. И начинаешь по этому поводу переживать. В процесс переживания ввергаются все органы и системы твоего организма. Они начинают реагировать на то, чего нет. Ты разрушаешься, болеешь, а объект, над которым ты эмоционируешь, этого абсолютно не заслуживает. Ему плевать на тебя и твои мысли. У него свое предназначение, и твои чувства его вообще не касаются. Так ради чего портить жизнь?

– Т-только попробуй п-привести в пример Т-тамарку, – рявкнул Илюша.

– Хорошо, вот тебе другой пример. Видишь, идет беременная кошка?

– В-вижу.

– Что думаю я: идет кошка, она беременна. Что думаешь ты: бедненькая кошечка, она, наверное, голодная, ее тошнит, ей страшно, она ищет место, где родить, на нее могут напасть собаки, ее могут пнуть по животу. Так?

– Т-так.

– И небось даже ночью будешь думать об этом: как там беременная кошечка, не сбила ли ее машина. Так?

– Т-так.

– А на хрена? Этой кошке начхать на тебя, она решает свои проблемы, у нее свой путь. И ей также будет фиолетово, когда ты от своих мыслей раскиснешь, заболеешь и станешь весь такой умирать.

– З-задолбал ты своими н-нравоучениями, – сплюнул Илюша.

– Или вот: на стройке стоит зэк, – не слышал его Родион.

– Ну, с-стоит з-зэк, – эхом отозвался Илюша. – И че?

Они остановились возле груды кирпичей и арматуры, огражденной от улицы колючей проволокой. Изможденный зэк с проваленным носом, в камуфляжных штанах и потной майке-алкашке, стоял за проволокой и пялился на них пустыми глазами. Он прикурил свежую сигарету, затушил спичку и бросил ее на камни, раздавив грязным ботинком.

– Ч-что не так с з-зэком? – спросил Илюша.

– Зэк курит, – констатировал Родион.

– Н-неожиданный пов-ворот, – съязвил Илья.

Заключенного в этот момент окликнул какой-то мужик, видимо, начальник, и тот, матюгнувшись, затянулся напоследок так, что его живот прилип к спине. Затем с досадой метнул длинный окурок через проволоку к ногам двух братьев.

– Что думаю я, – вышел из оцепенения Родька. – Я думаю: хороший бычок. Как раз нет денег на курево. Что думаешь ты: блииин, какой жирный бычок, но у зэка, поди, скарлатина, туберкулез, сальмонелла… И в итоге?

– Ч-что в ит-тоге? – разозлился младший брат.

– В итоге я докурю его, и мне ничего не будет. А если ты вдруг его докуришь – ты умрешь.

Илья психанул, выпустил пар из носа, как разъяренный бык, топнул кедом-копытом по асфальту, и в бешенстве схватив с земли бычок, засунул себе в рот.

– Ут-ткнулся? – спросил он после того, как клуб серого дыма повис в прогретом майском воздухе.

– Вот щаз ты мужик! – похвалил Родька. – Вот так и надо себя тренировать. Дай затяжечку.

– От-твали, – фыркнул Илья, – это мой т-трофей.

В общаге братьям ничего не обломилось. Девчонки готовились к сессии и идею разврата с малолетками восприняли равнодушно. Илюша с Родионом помотались по комнатам, доели остатки вермишелевого супа и были посланы подальше. Вернулись домой несолоно хлебавши. Царевна-Лебедь посмотрела на своего названого мужа с презрением и, как ему показалось, разочарованно вздохнула.

Через пару недель на внутренней стороне щеки у Илюши появился небольшой плотный бугорок. Он постоянно трогал его языком и полоскал рот разведенной настойкой календулы. Но шишка росла, и вскоре Илюшино лицо неприятно округлилось: лимфоузлы за ухом и под нижней челюстью распухли и сильно болели, температура не сбивалась аспирином. Илья уже не мог изображать благополучие и пожаловался маме. Софья Михайловна отвела его сначала к стоматологу, а потом к ухо-горло-носу. Лор покачал головой, отозвал ее в сторонку и, не разжимая зубов, произнес:

– Сводите-ка его к венерологу, мамаша. У меня нехорошее предчувствие.

В районном кожвендиспансере была огромная очередь. Среди бывалых мужиков и потертых женщин Илюша с мамой выглядели крахмальными салфетками, случайно оброненными в грязную лужу. На них таращились и сально улыбались. Наконец разбитной врач лет тридцати пригласил в кабинет. Осмотрел Илюшин рот, взял мазок и, подписывая направление на кровь, лукаво подмигнул Илье:

– Что-с, молодой человек, оральный секс практикуете?

– Типун вам на язык, – вскинулась Софья Михайловна, – что вы такое несете, он же еще ребенок!

– Типун на языке мне не нужен, а вот у вашего сына во рту твердый шанкр в хорошей такой стадии. И ребенок он только для вас, а по факту – сформировавшийся мужчина. Сейчас получим результаты крови и начнем лечиться от сифилиса.

Софья Михайловна побелела и, глядя в одну точку, стала медленно сползать со стула на дешевый линолеум. Врач успел подскочить до того, как она коснулась пола, схватил под мышки и начал хлестать по щекам.