От разбушевавшегося хаоса в доме стало холодно и мокро. Пространство возле входа и вовсе затопило дождём. Старик же только сейчас приподнял голову и посмотрел на распахнутую дверь:

— Что за? Кто дверь открыл? Э-э-эй… Чего молчишь?!

Не знаю, к кому он обращается, но он старательно крутит головой в поисках своего собеседника.

— Милонег, ты где? Если сейчас не выйдешь, то я эту бутылку запихаю в твою Ганларскую… О-о-о! Да тут ещё что-то осталось!

Старик покрутил бутылкой перед глазами, разглядывая жидкость за стеклом, и залил остатки содержимого себе в рот.

— Кхе-кхе. Да ты прав… Нет больше Милонега. Да уж… Ну а чего я тогда дверь на ночь не закрыл? Долбанный ветер…

Старик скорчился, пытаясь выбраться из-за стола, но ножка стула застряла в щели между досок пола.

— Эй, слышь ты. Хватит… Эй, хватит говорю! Да, шо это за шутки такие?!

И снова старик заговорил с невидимым другом. Однако не успел я толком озадачиться личностью его собеседника, как тот, извернувшись, выбрался на свободу.

Ой! Он уставился прямо на меня! А!.. Нет, он смотрит в землю. А теперь на потолок… на стол и снова на входную дверь.

— Точно… Надо закрыть калитку. Ик…

Старик стоял на дрожащих ногах. Стоило ему сделать несколько шагов, как его тело тут же поплыло. Выглядело так, словно он должен упасть, но каким-то образом он умудрился сохранить равновесие и продолжил идти навстречу к ветру.

За то время, пока старик раздуплялся, дабы решить проблему с дверью, разбушевавшийся в доме ветер уже успел натворить дел. Однако меня этот мокрый сквозняк… порадовал. За столь короткое время холодному потоку удалось выветрить весь затхлый запах кислятины. Теперь же в помещении пахнет хвойным лесом, морской свежестью и сушёными травами.

— Э-э-э-э! Да закройся ты уже!.. Старость — грёбанная гадость.

Кое-как навалившись, старик, ругаясь и пыхча, смог захлопнуть дверь и запереть её на засов.

— Фух… Вот же тяжёлая гадина. Я аж протрезветь успел.

Пока он возвращался обратно к насиженному месту, я обратил внимание, что его походка изменилась. Он больше не шатается и идёт относительно прямо. А нет, показалось. Под конец пути его ноги подкосились, и он чуть ли не упал лицом вниз. Лишь чудом в самый последний момент успел схватиться за край стола и замедлить падение.

— О! Зелье. А я-то думал, что уже всё выжрал.

Достав из-под стола бутылку, старик поставил её перед собой. Отодвинул стул и поспешил сесть на него. Вот только застрявшая в досках ножка не давала ему сделать задуманное. В итоге старику пришлось протискиваться в узкую щель, чтобы усесться на своё место.

— Грызли того погрызли. Надо будет этого гада неумелого хорошенько обучить уму разуму. Ещё плотником себя называет. Вон раньше тут жил настоящий мастер. Не то что этот недоученик, сколотивший мне тумбочку из гнилого древа. Давно пора выпороть дурака… Согласен, Фарс?!

Услышав своё имя, я напрягся. Посмотрев повнимательнее на старика, заметил, что он… обращается не ко мне! А к золотому листику, укрытому в прозрачной колбе и сверкающему в тусклом свете настольной лампы.

Драгоценный кусочек меня спрятан от мира за толстым стеклом. Выглядит этот пьедестал мёртвого растения как какой-то сектантский алтарь. Но, с другой стороны, приятно, что старик не изменяет самому себе. Сразу вспоминаются времена, когда он сидел так же напротив меня и упивался своими зельями.

— Первое, чему научила меня учитель, так это готовить горячительное зелье. Да-а-а, выпивать она любила…

Откупорив пробку, старик пододвинул к себе пустую рюмку, чтобы наполнить её мутной жидкостью.

— Каждый раз, пробуя моё творение, она морщилась, ругалась, но после всячески хвалила. И говорила: «Вкуснейший вкус». Да, прошло уже столько времени, но я сам так ни разу не смог насладиться этим «вкуснейшим вкусом». Хотя вру, когда я распивал зелье с Милонегом, мне действительно нравился этот кислый аромат… За тебя, друг.

Резким движением старик опрокинул в себя содержимое рюмки и с грохотом поставил её на стол.

— Хах. После первой рюмки Милонег частенько тыкал пальцем в мой шрам на лбу и подтрунивал: обещал раскрыть моё настоящее имя. Видите ли, ему не нравилось называть меня Крестычем.

Продолжая говорить, он поднёс бутылку к рюмке и снова её наполнил.

— Увы, но как бы Милонег не уговаривал, я не мог вспомнить своё имя. Я даже имён своих родителей не знаю. А всё потому, что нас с братом выкрали работорговцы ещё в раннем детстве. И примерно тогда же нас и клеймили. Мне на лбу вырезали крест, а брату ноль. И всё для того, чтобы один мудак смог различать близнецов.