Смотри, смотри. Вот они. Напуганные, озябшие, не понимающие, что выгнало их из гнезда, выстланного старыми одеялами.

Они оглядываются по сторонам и вдруг видят тебя. И кричат от страха.

В тебе и впрямь теперь есть, чего бояться. Силуэт окружающей тебя тьмы гораздо выше и крупнее маленького тельца, а у ног чернильными протуберанцами вьется и бурлит что-то хищное, зубастое. Завеса напротив твоего лица тает. Так надо. Ты тоже хочешь этого.

— Э-э-это… Это же С-сопля, — заикается один. По его штанам расползается мокрое пятно.

Другие просто визжат нечленораздельно, как бессловесные твари. Помнишь? Они и раньше не были людьми. Нечего их жалеть.

— Это Сопля! Сопля! — надрывается звереныш, позабыв все остальные слова.

Один из них пытается бежать, но ноги спутаны нитями тьмы. Добрая, сладкая жертва в начале верного пути.

— Я больше не Сопля, — глухо рычишь ты.

Хороший, послушный мальчик. Лицо снова заволакивает темным.

— Я Рани! Меня зовут Рани!

Ты мчишься, как вихрь, сметая их с пути, позабыв про кулаки и свою новую силу. Зверенышей сносит в стороны. Тот из них, что орал громче всех, отлетает затылком в стену. Ты слышишь тяжелый влажный удар. Поделом. Он сам виноват. Они все виноваты сами. Им ещё повезло, что ты, глупое дитя, позабыл про клыкастые пасти, что ждут у твоих ног. Но ничего. Смех кипит и пузырится в горле. Твоем? Или в тех бесчисленных горлах рядом с тобой? Не важно. Запомни этот смех и этот маленький триумф. Теперь ты можешь отомстить. Теперь мы отомстим им всем.

Ты больше не медлишь и не оглядываешься. Шаг, другой — прочь, прочь! Куда ты направишься? Что станешь делать? Пока не время натягивать поводья, пусть это будет ещё одним испытанием. Не только люди выбирают себе богов.

Неподвижный воздух пахнет страхом и кровью. Ветер вовсе не нужен, чтобы принести это знание, напротив, он бы только помешал. Слишком много этот зазнайка возомнил о себе.

Вдалеке идет бой. Ты не слышишь его, не ощущаешь множества незримых взглядов, направленных туда. Тебе это и не надо. Ты пока слишком слаб. Тебе довольно тeсанных булыжников под ногами да тишины. Улица, по которой ты идешь, будто вымерла, ни стрeкота цикад, ни огонька. И хорошо, и правильно. Тебе сейчас ни к чему лишнее внимание.

Ты наконец замечаешь темных тварей-баргестов подле себя, остромордых, острозубых и остроухих, сильных и гладких, источающих слабый аромат дыма и горячего свечного воска. Нет же, глупый, они не причинят тебе вреда, они здесь вовсе не за этим. Ты недоверчиво сжимаешь губы, но все-таки протягиваешь ладонь. Робко касаешься одного из них. Баргест довольно гнет спину и лижет пальцы полупрозрачным темным языком. Как ни странно, это ободряет тебя. Как мало нужно для того, чтобы человеческий детеныш почувствовал себя смелее. Но ты же не забыл о своей мести? О нет, разумеется, помнишь. Ты нехотя отнимаешь руку от спины баргеста и ускоряешь шаг. Хорошее, послушное дитя.

В храме пророчеств оказалось пустынно. Линкей ожидал встретить там гораздо больше народу. Он помнил это место многолюдным, шумным, занятым в любое время суток.

Сегодня в полутемном притворе его встретила одна-единственная жрица с широко расставленными глазами на бледном лице, с нервно закушенной губой. Она чего-то боялась. Не иначе, как беспорядков в городе. Но Линкея проблемы храма пророков не должны были касаться. Его задача важней.

Он церемонно склонил голову.

— Я бесконечно благодарен, что милосердный Ахиррат позволил мне…

Худенькая жрица схватила его за запястье и дернула внутрь. Дверь захлопнулась за спиной.

— Я открыла тебе только потому, что у меня было видение, — резко выплюнула она.

— Видение про мои дела? Про найденного Юржина? Где он?

Она досадливо отмахнулась:

— Да не про него, про меня. Но про это попро… посмотрю тоже. Вдруг… — она осеклась, как будто вспомнила что-то неприятное.

Девушка постояла в неловком молчании, словно думала, пускать пришельца в алтарный зал или — ну его — перебьется, и наконец посторонилась.

Пол в зале был искусно выложен каменной мозаикой: переплетение линий и цветов. В центре пола царило раскрытое серебряное око, знак бога-пророка, Ахиррата, стены зала терялись в темноте. Освещена была только часть зала у дальней стены. Алтарный камень, фиолетовый с блестящими слюдяными прожилками, окружало несколько свеч, укрепленных в ветвистых подсвечниках. У подножия камня стояла почти плоская бронзовая чаша-жаровня на треноге. В ней шаяли угли.

Линкей потянул из-за пазухи заготовленный для подношения Оммале, богу торговли, мешочек с благовониями. Он сам не знал, зачем взял его с собой, выходя на поиски Юржина с постоялого двора. Но вот он пригодился.

Жрица одобрительно кивнула, Линкей развязал шнурок, стягивавший горловину, и наклонил мешочек вниз. Измельченные кристаллики мирры и камфоры струйкой посыпались на разогретую жаровню. Зашипели, затрещали угли, вспыхнули малиновым, разгорелись ярче. Густой тёплый аромат заполнил ноздри, напоминая о нагретой солнцем древесине, о раскаленном песке.

Жрица опустилась на колени, сцепила пальцы в замок. Чуть поколебавшись, Линкей последовал ее примеру. Губы девушки беззвучно двигались, плечи напряглись, зрачки застыли под полуопущенными ресницами. Так продолжалось несколько минут. Наконец она устало поникла.