Что ж, это оказалось несложно. Если бы вместо паломника и насмерть перепуганной неумехи ты застал тут искусного воина, чьи умения усилены способностью предугадывать действия противника, такого, какими были жрецы Ахиррата во время последней войны, тебе бы пришлось несладко. А тут — пара минут, и все готово.

Ты ведь желаешь стать сильнее, дитя? Тогда тебе придется еще немного потрудиться. Твой маленький алтарь с давленым жуком бесценен, но все-таки слаб. Нужно кое-что помощней. Вот этот камень вполне подойдет, требуется всего лишь отсечь от него прежнего владельца. Он наш враг, так что моральных проблем с этим быть не должно. Ведь так, дитя?

Ты оглядываешься на фиолетовый с блестящими прожилками алтарь. Переводишь взгляд на спутанного тьмой человека, а затем — на выпавший из его руки кинжал. Да, ты все понял верно. Есть множество способов отсечь бога от его алтаря и паствы, но этот, с кровью, — самый надежный и быстрый.

Ты отводишь глаза. Кусаешь губы. Пальцы с обкусанными ногтями тянутся к лицу.

Ты разочаровываешь, дитя. Жаждешь мести — и останавливаешься на её пороге. Этот человек — чужак. Его жизнь ничего не значит. Это всего лишь инструмент, материал. Он просто очень удачно оказался в нужном месте. Ты сделаешь это сам, или так и будешь ждать, пока дело выполнят за тебя?

Ты дергаешься, когда твою маленькую кисть обхватывают незримые пальцы. Голосовые связки сводит спазмом. Нет, тебе не позволено кричать: верховный жрец тьмы обязан вести себя достойно. Теперь, когда ты им сделался, побороть сопротивление твоих мышц стало совсем несложно. Ты наклоняешься, пальцы сжимаются на еще теплой рукояти, и делаешь шаг к пленнику. Расширенными от ужаса глазами следишь, как твоя левая рука хватает мужчину за волосы, оттягивая голову назад. Обнажается горло. Тонкая кожа, трахея, кровеносные сосуды. У тебя не выходит ни зажмуриться, ни отвернуться. Рука с зажатым в ней кинжалом взлетает и падает, рассекая беззащитную плоть. Спазм ненадолго отпускает твои голосовые связки. Непослушные губы бормочут: «Во имя Тьмы!»

Хлещет кровь. Часть ее на твоей груди и руках, другая, большая, — на алтаре врага. Она пузырится и шипит, падая на камень. Вьются струйки ароматного пара: железо и соль мешаются с миррой из жаровни и еле уловимыми пионами. Минута — и посторонние примеси тают, оставляя гарь, уголь и кровь. Там, куда она упала, фиолетовая глыба теперь изъедена черными бороздами и кавернами. Алтарь сопротивлялся чуть дольше, чем этого стоило ожидать, но он пал. Полюбуйся, как это прекрасно: алое на чёрном.

Чувствуешь? Поток силы, соединяющий вышний мир с грубым тварным, окреп, протянулся жилистой, надежной рукой. Чуждые эманации, заполнявшие храм, иссякли. Ты ощущаешь всю эту мощь и торжество?

Прискорбно. Ты не желаешь торжествовать. Не хочешь наслаждаться зрелищем. Похоже, в твоем мозгу снова крутится единственная мысль: только бы это не было реальностью, только бы это поскорее закончилось. Слабое, глупое дитя. Но пока необходимое. Что ж, передохни. Можно тебя ненадолго отпустить.

Ты падаешь на четвереньки, скулишь, льешь слезы. Тебя тошнит, хотя желудок пуст. Ничего, скоро свыкнешься. Сложно лишь первые несколько раз.

Докончить начатое теперь получится и без тебя. А сделать это необходимо: кое-кто возомнил себя слишком хитрым и шустрым.

Милиса сжалась в комок. Перед её глазами мелькали видения, множество видений. Бесчисленные варианты будущего. Почему они пришли именно сейчас? Почему не раньше, не тогда, когда она так о них молила и так старалась увидеть? Нет ответа: Ахиррат молчит.

Вот она сидит, замерев от ужаса, моля богов о пощаде. Может, чудовище насытится чужаком, а ее, маленькую и ничтожную, не заметит и пройдет мимо? Еще чуть-чуть, и чужак падает, оплетенный тенями. Кровь хлещет на нее, свернувшуюся в клубок за алтарем. Милиса кричит от ужаса. Твари вцепяются ей в ноги, в руки, в лицо. Обжигающая боль. Смерть.

Вот она пересиливает себя и пытается смотреть на бой, не жмурясь и не отводя глаз. А когда чужак-защитник падает, подхватывает юбки и бежит прочь, вон в ту приоткрытую дверь. На полпути запинается об метнувшуюся ей под ноги тварь и растягивается на полу, ободрав руки и колени. Жуткий ребёнок в черном коконе смотрит на нее, как будто увидел впервые, и выстреливает потоком тьмы. Обжигающая боль. Смерть.

Вот она вскакивает, хватает тяжелый ветвистый подсвечник. Кричит и, неловко размахнувшись, швыряет во врага. Снаряд не долетает, вскользь задевая чужака по голове. Он падает. Жуткий ребенок в черном коконе смотрит на нее, как будто увидел впервые, и выстреливает потоком тьмы. Обжигающая боль. Смерть.

Вот она…

Нет, всё бессмысленно! Во всех вероятностях боль и смерть, что бы она ни делала. И ничего кроме.

Милиса всхлипнула, содрогнувшись всем телом. Бог не лгал. Видения правдивы, и то, первое, мимолетное, правдивее всех. Она и правда прожила дольше, впустив чужака. Если бы не он, быть бы ей уже мертвой.

Милиса скорчилась за алтарем. Зажмурилась, хотя и знала, что это не поможет. Все было как во сне. Руки и ноги ослабели и ощущались чужими. Мгновения растянулись в мучительные часы.