Сковорода все еще была горячей, и я огляделась, решая, что будет проще: найти подходящее полотенце или набросить еще одно заклинание, чтобы взять ее голыми руками.

Свободное время и правда не шло мне на пользу.

«Если тебе нечем заняться, займись нашим ужином», - брошенное Кайлом в тот момент, когда ему срочно нужно было привести меня в чувства, осело в мозгу непозволительно крепко.

У меня и правда не было дел на вечер, но попытка хотя бы вспомнить, как делаются такие вещи, обернулась полным провалом.

За пять лет в одиночестве я отвыкла готовить что-то кроме самого простейшего, предпочитая есть в трактирах или столовой замка Совета. Так было удобнее, проще, потому что сам процесс я ненавидела всей душой и готова была прибегнуть к нему разве что под угрозой надвигающегося голода.

На фоне еды мадам Мод и тех ароматов, что волей-неволей улавливались в доме, где жила Жизель, субстанция, которая, по моему замыслу, должна была стать рыбным пирогом, выглядела не то насмешкой, не то живым укором.

Долбаная рыба.

Сочтя, что лучше все же обойтись полотенцем, я потянулась за ним, мысленно проклиная все на свете.

Стоило догадаться и не нужно было начинать.

Раздражение, пусть и направленное на саму себя, не помогало, и полотенце я все же уронила, а когда подняла и выпрямилась, едва не вздрогнула, потому что голос Кайла раздался прямо за спиной:

– У нас сегодня что-то новенькое?

Он стоял в дверях, разглядывая то, что получилось вместо пирога, с таким видом, как если бы с трудом сдерживал смех.

Я опустила руку, в которой держала полотенце, и заставила себя выдохнуть.

В конце концов, это и правда было смешно. До такой степени, что, если уж я на таком попалась, морального права огрызаться на любую из шуток у меня не было.

– Я не слышала, как ты вошел.

– Не удивительно. Хлопоты по хозяйству бывают очень занимательны, – он шагнул к столу, медленно поднял на меня нечитаемый взгляд.

Лицо под ним обожгло, и я начала злиться по-настоящему, потому что почувствовала себя полной дурой.

Еще хуже, чем вчера, когда набросилась на него без причины.

– Забудь. Я просто маялась от безделья. Сейчас все уберу.

К счастью, у нас еще оставалась запеченная вдовой говядина, но еще нужно было срочно придумать причину, чтобы не есть вместе.

Точно не сегодня.

– Нет уж, постой. Ты ведь знаешь, что выбрасывать пироги – плохая примета? – прежде чем я успела дотянуться до сковороды, Кайл потянул ее к себе за раскаленный край, поморщился, но не отдернул руку.

– Можешь хотя бы не издеваться? – я осталась стоять по другую сторону стола, потому что все это было глупо.

На деле он имел право потешаться надо мной вдоволь, и, судя по выражению лица, намеревался этим правом воспользоваться.

– Даже не начинал, – вот теперь веселье в его голосе послышалось вполне отчетливое. – Это рыба?

И все же он умел делать это так, чтобы не было обидно.

Я выдохнула и тряхнула головой, заставляя себя собраться и хотя бы изобразить такое же легкое веселье.

– Это позор, за молчание о котором я готова тебе платить.

– В плюс к тому, что ты мне задолжала за маленькую услугу для Совета? – Кайл вскинул взгляд так неожиданно, что мои ноги буквально приросли к полу. – Мы ведь договаривались, что я выживу Берга не просто так, если помнишь.

Это был уже совсем другой разговор, и я почти забыла о чудовищном пироге, опираясь руками о стол.

– Ты сказал, что подумаешь.

Помня о том разговоре, я все же полагала его законченным, потому что слишком много всего произошло с тех пор. Ни право заниматься фехтованием с Гаспаром, ни что бы то ни было иное не имело силы с того момента, как Йонас обошелся с ним так, как обошелся в действительности.

И захотеть за свою помощь он мог чего угодно.

Хотя бы потому, что я волей-неволей, но его подставила.

Кайл понимал это не хуже меня, и даже в вечерней полутьме кухни мне было видно, как его зрачки начинают темнеть.

– Иди сюда.

Тьма, разлившаяся в его глазах была сегодня какой-то особенной.

Он не был ни исключительно весел, ни до крайности зол, но не подчиниться ему было невозможно.

Не отводя взгляда, я положила полотенце и отошла стол, попутно стараясь унять отчаянно колотящееся сердце.

От граничащей с откровенным стыдом неловкости за свой дурацкий необъяснимый поступок. Оттого, что его требование было более чем очевидно и отзывалось в груди знакомым тянущим теплом.