Вайда — название растения (вайда красильная) и получаемого из него синего пигмента.

Осень все набирала силу. Страшнее становились ночи — холоднее и темнее; из леса раздавались крик лосей и жутковатая кабанья топотня, в слепящей черноте, разлитой меж стволов, звучащие особо жутко; день укорачивался, умирал.

Йотван все шел. И девка — вслед за ним.

Дни растворялись в белой дымке Повелителя Туманных Троп, хворь все не начиналась — Духи миловали. Рыцарь с утра из раза в раз придирчиво осматривал себя, искал знакомые чумные признаки — не находил и ненадолго успокаивался. Повезло.

С девкой освоился — на сей раз она отживела проще и быстрее. Снова взялась лезть под руку, чтобы помочь готовить на привалах, снова несмело и неловко спрашивала про жизнь в Ордене, про Духов и про веру.

Сама рассказывала мало — и все ерунду. То Йотван рявкнет, когда чуть не тронула коровий пастинак, а она удивится да припомнит, что в ее деревне его звали сахарным — нечасто попадался, взрослые носились с ним, будто с сокровищем, вываривали, чтобы получить хоть бы крупицу сахара, да выходило не всегда, а дети норовили стебли обломать и облизать — всыпали им за это от души.

Йотван тогда сообразил: она же про освегу, ту траву, какой на Полуострове, особенно на дальней оконечности — тьма тьмущая. Где потеплее, повлажнее, она набирает много сладости — оттуда рыцари, кому свезло урвать, тащили сахарные головы чуть не мешками. Он лишь теперь заметил, до чего эти растения похожи. А девке объяснил, чтобы и вовсе позабыла трогать эти стебли и лизать — здесь, на востоке, сахарного пастинака не было, только коровий, и Йотван видел, как и взрослым доводилось от него подохнуть.

В другой раз им попалась у реки челюсть лося — обглоданная начисто, но еще свежая, и девка вспомнила: мать ее часто уходила в лес ставить силки на птиц. “Лучше бы мужика в силки поймала” — говорили ей, но она никогда не отвечала. Раз принесла из леса вместо птиц два черепа лосиных. Сосед, дед старый и полуслепой, сделал из челюстей полозья для смешных, нелепо маленьких саней — девка каталась на них до тех пор, пока не стала слишком велика.

В дни, когда много вспоминала, она плохо засыпала и подолгу копошилась и сопела, стараясь, чтобы он не понял: она плачет. Йотван предпочитал ей подыграть и делал вид, что спит. Так дни сменялись днями.

Однажды, едва за полдень, они вышли к кордону. Вал протянулся с севера на юг — сколько хватало глаз: вздымался и на этом берегу реки, и на другом, терялся меж стволов в лесу, но не сходил на нет. Земля, еще не слежанная до конца, чернела, и мятая трава торчала тут и там — где-то поникшая и умирающая, а где-то же наоборот прижившаяся вновь.

Ветер нес прочь и запахи, и звуки — и не поймешь, сколько здесь человек, помимо суетящихся на гребне. Девке они как будто не понравились — она нахохлилась, смотрела настороженно, чуть ли к ногам не жалась.

— Кто будешь и откуда? — крикнули из-за кордона.

Приветливого в голосе было немного — все больше настороженного, подозрительного. В этих проклятых землях даже орденские братья вынуждены были принимать друг друга, как враги.

— Я буду Йотван из Лиесса, — отозвался он.

— А что один? Отряд твой где или какой оруженосец?

— Не было, я хворой ушел. Думали, не чума ли, но, похоже, Духи миловали.

— А девка что?

— Девка из Мойт Вербойнов.

Повисла тишина — ветер свистел, река журчала, но кордон молчал. Йотван нетерпеливо ждал и начинал уж злиться.

— Сука, ну сколько можно сиськи мять? Рожайте побыстрее! — не сдержался он.

Два шепчущихся юноши смотрели с гребня вала. По мордам ясно — не хотели пропускать, не верили. Один из них вздохнул.

— Спроси заумь какую-нить. Ответит — пропусти.

Он думал, его будет не услышать, но коварный ветер сменил направление, донес.

— Ты не припух, молокосос? Тебя какая сука научила с рыцарем так говорить?

Второй умнее оказался — лишь на миг задумался и голову склонил.

— Простите уж, брат-рыцарь, с запада много пройдох бегут. Случались уже те, кто одевался рыцарем да пробовал пройти — ну и семью с собою провести. Проверить надо.

— Так проверяй уже быстрее, долго мне перед тобой стоять?

— Книгу о Четырех прочтите. Чего-нибудь, чего селянин или горожанин знать не знают.

Йотван задумался — поди пойми всю эту чернь и что они там знают. Поскреб лоб под кольчужным капюшоном, а потом и бороду, зудящую до мельтешащих в глазах мушек.

— Ну…Скажем, это вот: душа не что иное есть, как обращающаяся по вечному кругу Фатар — энергия, какой повелевают маги и колдуньи. Покуда человек жив, эта магия не покидает тело, но в смерти круг разрушится, и магия соединится с той, какая без того рассеяна по миру. Смерть — Хессе — есть конец и вечное небытие. После нее не остается ничего, помимо воли, и волю ту Духи велят страшиться: она сильна, губительна и беспощадна. Поэтому и не велят они припоминать ушедших в вечное небытие — лишь в Дни Поминовения их чтите, а в другие позабудьте, ибо негоже воле мертвецов уродовать живых… Сойдет?