Своим очень знакомым почерком, в самом низу списка, как раз там, где бумага сворачивалась, Гермиона добавила последнее, что навсегда останется ее.

Название заклинания.

Драко отправился на поиски Скорпиуса и не удивился, обнаружив его расхаживающим прямо перед дверями церкви. Он позволил себе короткий миг, чтобы восхититься своим сыном. В возрасте 21 года, в том же возрасте, в котором поженились его родители, Скорпиус был выше своего отца, хотя и такого же стройного телосложения. Его платиновые волосы, как у всех Малфоев, блестели на солнце, взъерошенные, без сомнения, из-за того, что его руки нервно перебирали их. Его строгая мантия была безупречной — черно—серебристой и в то же время роскошной — и развевалась у его ног, когда он нервно вышагивал по небольшому внешнему дворику, не замечая прекрасных садов в первом весеннем цвету.

С внезапной острой болью Драко вспомнил, каково это — быть молодым и отчаянно влюбленным, полным надежд и обреченности одновременно. Он почувствовал укол вины и грусти, почти успокаивающий в своей привычности, и сделал все возможное, чтобы скрыть это от своего сына — привычка, к которой он примирился за долгие годы.

— Скорпиус, — тихо позвал он его. — Пора.

Когда Скорпиус поднял глаза и встретился взглядом со своим отцом, нервозность от переполняющих его эмоций была подобна яркому свету в их шоколадной глубине. Его глаза были точь-в-точь как у его матери, или, по крайней мере, такими, какими Драко помнил их до того, как они утратили Страсть, Возбуждение, Привязанность.

Он быстро заставил себя не думать об этом, прежде чем весь список успел промелькнуть у него в голове. Это случалось достаточно часто, как бы он ни старался забыть. Сегодня это было последнее, о чем ему следовало думать.

— Пойдем, сынок, — сказал он, безуспешно пытаясь скрыть сочувствие в голосе.

Они вместе вошли в церковь. Гости все еще толпились в проходе, медленно занимая свои места. Драко вежливо здоровался со всеми с фальшивой улыбкой, направляясь к месту, где его ждала жена. Обычно он не оставлял ее ни на минуту на таком многолюдном мероприятии, как это. Волшебный мир по-прежнему считал Гермиону просто героиней-затворницей, стремящейся к уединению, и он редко брал ее с собой на какие-либо крупные мероприятия, зная, что ни одно из них ей не понравится. Радость, Счастье.

Но он знал, что если бы в оболочке, с которой он прожил более 25 лет, осталась хоть частичка Гермионы, она бы захотела присутствовать при этом событии. Поэтому он позаботился о том, чтобы на ней была подходящая одежда, тщательно подобрал украшения, которые, по его мнению, ей понравились бы, и попросил одного из домашних эльфов уложить ей волосы и сделать стильный макияж. И когда он отправился на поиски своего сына, то оставил ее на попечение двух ее лучших друзей.

Несмотря на важность этого события и множество проблем, которые, без сомнения, давили на них, Драко знал, что они не допустят, чтобы к ней пристала пресса или даже доброжелательные друзья. Когда они со Скорпиусом приблизились, Рон и Гарри встали и по очереди поцеловали Гермиону в щеку, на что она безмятежно улыбнулась. Удовлетворение. Всегда такая довольная.

Эту улыбку, ее единственную улыбку, Драко страстно ненавидел на протяжении многих лет. Но ненависть давно сменилась чем-то вроде смирения. По крайней мере, она не была несчастна. Чего он, конечно, не мог сказать о себе. Иногда, как, например, сегодня, когда он садился рядом с ней и нежно брал ее за руку, он ловил себя на том, что завидует этой удовлетворенности. Ему хотелось, чтобы у него было хоть немного удовлетворенности для себя. Чтобы он мог передать это своему сыну.

Он посмотрел на Скорпиуса, который уставился на закрытые двери в дальнем конце церкви, и в его глазах читалась искренность, что было совсем не в духе Малфоев. К счастью, на него никто не смотрел, поскольку все были так же сосредоточены на том, чтобы оглянуться назад. Никто, кроме Гарри Поттера, чье выражение лица, похожее на маску, ни на йоту не обмануло Драко. На мгновение он встретился взглядом со своим соперником детства, который теперь, возможно, был его лучшим и единственным другом — человеком, который терпеливо помогал Драко пережить 25 лет безнадежного брака. Было так много дней, когда он завидовал пустым глазам Гермионы, ее голове, в которой не было мыслей, а Гарри напоминал ему о том, как сильно он нужен своим сыну и дочери, и помогал ему бороться с волнами мрачных чувств, которые захлестывали его.

Сегодня в глазах Гарри была печаль. Они никогда не обсуждали это, но Гарри не мог не знать. Драко почувствовал, как его охватывает стыд, и он крепче сжал руку Гермионы, тщетно ища утешения, которого она никогда не могла дать. Когда-то давно Артур сказал ему, что быть отцом — это иногда чувствовать себя ужасным неудачником. Он сказал Драко, что, каким бы правдивым это ни казалось в моменте, оно никогда не соответствует действительности.

Он хотел, чтобы Артур был еще жив, чтобы напомнить ему, что он не был неудачником. Но пару зим назад у Артура заболело сердце. Молли сидела одна в первом ряду, несмотря на всех детей и внуков, окружавших ее, и Драко на мгновение посочувствовал ее одиночеству.

Зазвучала музыка, и из-за тяжелых дверей показалась юная Роза, великолепная в прекрасном серебристо-белом платье. Рон проводил свою старшую дочь, и ее улыбка, когда она посмотрела на мужчину, ожидавшего в конце прохода, была такой яркой, что осветила всю темную церковь. Ее чудесные рыжие волосы — волосы Уизли — мягкими волнами ниспадали по спине, локоны были перехвачены белой лентой, без сомнения, это дело рук ее матери, потому что Лаванда Уизли никогда не могла устоять перед лентами.

Она была прекрасна. Все гости обсуждали это, сотня камер делала снимки одновременно.

Он встал и поднял Гермиону, привлекая ее внимание к рыжеволосым, пробиравшимся к ним. Ему хотелось представить, как она нежно улыбается им двоим, но он знал, что это не так.

Драко случайно взглянул на Скорпиуса и не смог отвести взгляд. Он скорее почувствовал, чем услышал, вздох своего сына, и на мгновение ему показалось, что он также почувствовал, как сердце его сына переполнилось такими эмоциями, что единственным возможным исходом было то, что оно вот-вот разорвется от боли.

Драко не понаслышке знал, что такое душевная боль. Он думал, что его сердце разбивалось так много раз, что оно не могло разбиваться и дальше. И все же, наблюдая за своим сыном, когда любовь всей его юной жизни прошла в 12 дюймах от него, чтобы занять свое место рядом с сияющим Фрэнком Лонгботтомом II, старшим сыном Невилла и Ханны, Драко понял, что все, что он испытывал, меркло по сравнению с ужасающим осознанием того, что его сыну придется научиться тому же, чему он уже научился — жить без того, кого любишь больше всего на свете.