Я стояла на противоположной стороне улицы, не видимая никем, жадно всматриваясь в ее черты после стольких лет разлуки. Впитывая в себя каждое движение изящных маленьких рук, каждую искреннюю улыбку, что она дарила покупателям, вместе с неизменным пожеланием скорейшего выздоровления.

Вскоре корзинка опустела, и мама начала продвигаться к выходу, ненадолго задержавшись у лотка, где продавали деревянных кукол. Вырезанные из белоснежного дерева, с ножками и ручками на шарнирах, с длинными волосами, сделанными из конского волоса, они выглядели необычайно трогательно. Ксандра о чем-то спросила торговку, и та протянула ей очаровательную куколку со светлыми волосами, наряженную в пышное белое платьице, украшенное бантом на поясе.

Рассчитавшись и положив подарок в корзину, молодая ведьма пошла по одной из улиц, улыбаясь чему-то своему. Сердце вдруг резко сжалось от плохого предчувствия. Почему я вижу… это? Разве я не выбрала страдание?

Это случилось внезапно. Стоило маме завернуть за угол, как из узкого темного переулка появились чьи-то руки, зажимая ей рот и утягивая внутрь.

– Отпустите ее! – невидимая я метнулась следом, успевая заметить, как двое в черных плащах, с накинутыми на головы капюшонами, затаскивают ее внутрь внезапно открывшегося портала. Мама отчаянно сопротивлялась, упираясь ногами, но все было бесполезно – на ее руках уже были надеты наручники, сковывающие магию. Корзинка упала, покатившись по земле, и куколка в белоснежном платьице выпала из нее.

– Стойте! – в последний момент я все же успела влететь в портал, и он мгновенно схлопнулся за нами, не оставляя после себя ничего, кроме сломанной игрушки, втоптанной тяжелым мужским каблуком прямо в грязь.

*****

Я оказалась в очень странном месте, больше всего похожем на огромный мрачный ритуальный зал. Судя по отсутствию окон и давящему камню вокруг, он находился глубоко под землей, возможно, в горах. Об этом говорила необработанная горная порода с вкраплениями матово-блестящего черного шерла* (*он же черный турмалин, он же камень ведьм).

Крик, полный боли, раздался где-то впереди, и я бросилась вперед, так быстро, как позволяло мое призрачное тело. Мама лежала на огромном каменном алтаре странной формы, похожем на круг с нанесенными на него незнакомыми мне письменами. Хотя нет, где-то я уже видела подобные… Ну точно, на дверях бального зала в замке у высших! Не ее руках и ногах были надеты тяжелые кандалы, цепи от которых тянулись в разные стороны, делая ее абсолютно открытой – распятой перед теми, кто собрался здесь, образуя ритуальный замкнутый круг.

– Где он? – один из собравшихся, скрывавший лицо глубоким капюшоном, направил узкий поток своей магии на кандалы, и я с ужасом увидела, что они начинают раскаляться, причиняя маме неимоверную боль.

– Я не знаю, у меня его нет! – мамин истошный крик ворвался в сознание, взорвавшись в нем болью. Так, будто мы были с ней все еще связаны, и сейчас делили эту боль одну на двоих. Я дергала кандалы в попытке освободить ее, даже зная, что все усилия тщетны. Мои руки проходили сквозь них, я была просто воздухом. Воздухом, который мог видеть, слышать и чувствовать, но не мог ничем помочь самому близкому, самому родному для меня человеку.

– Лжешь! – инквизитор начертал в воздухе круг, заискрившийся разрядом тысяч маленьких молний, и направил его прямо на нее. Женский крик, полный невыносимой боли, заполнил собой все подземелье, многократно отразившись от сводов.

– Говори, или я продолжу! – в голосе инквизитора не было ничего, кроме злобы. Он просто стоял и смотрел на несчастную, по телу которой, оставляя черные дымящиеся следы, пробегали остатки магических молний, похожих на змей.

– У меня… его нет, – с трудом выговорила мама, глядя на него глазами, в которых застыла мука.

– Что ж… Я знал, что ты скажешь именно так, – инквизитор вновь воздел руки, призывая свою ужасную магию, и новые смертоносные молнии засверкали в воздухе, стремительно устремляясь вниз…

Мама корчилась от боли и кричала без остановки, пока молнии били в ее красивое нежное тело снова и снова, выжигая в нем черные дыры. И я кричала вместе с ней – до хрипов, задыхаясь от жуткой, убивающей тело боли, проникающей внутрь все сильнее. До поломанных пальцев, бессильно царапающих древний зловещий алтарь, принимающий новую жертву. Лежа рядом с ней, прижавшись в попытке закрыть, защитить, мечтая лишь об одном – забрать ее боль себе – всю, до последней капли.

– Довольно, – вперед вышел еще один из собравшихся.

– Ведьма, – он обратился к маме, одна сторона лица которой теперь представляла из себя жуткую обугленную рану, – ты умрешь быстро, если отдашь его нам, если же нет… Ты знаешь, что будет.

Мама вдруг засмеялась страшным, булькающим смехом. Зубы ее покраснели от крови, но она с ненавистью смотрела на инквизитора единственным уцелевшим глазом, мерцающим сейчас как изумруд.

– У тебя ведь осталась дочь, не так ли? – вкрадчиво спросил мужчина.