Боли нужно отдаться, только так ты можешь её победить.

Возможно, она что-то кричала, или ругалась, или стонала – девушка не знала, не видела, она стала одним оголённым нервом. Но, вынырнув из пожара, смогла сосредоточиться внутри, в самом центре самой себя. Чувства притупились.

«Он бьёт, не задавая вопросов, – осознала она. – Значит, хочет меня сломать. Просто обесчеловечить. У них нет женщин на службе… Возможно, женщины бывают редко…». И снова нырнула в боль. А затем разрешила сознанию оставить себя.

Очнулась от едкого запаха.

– Не бей меня… – прошептала, захлёбываясь слюнями и кровью, не раскрывая глаз, а затем закричала: – Мама, нет! Не бей меня! Я принесу, я украду… Не бей… пожалуйста…

Это тоже всегда жило в ней. Та девочка, которой пришлось очень рано взрослеть. Даша почти не притворялась, просто открыла ей всегда закрытую дверь . Оборотень выругался.

– В лазарет, – бросил кому-то зло.

Разбитые губы онемели, и только это спасло Дашу от усмешки. «Ты не привык бить женщин, – подумала она. – Ты не знаешь, где грань, за которую палач не должен переступать. А я ведь к ней даже на версту не подошла». Из груди вырвался стон и жалкий, бессвязный плач.

Чьи-то крепкие руки подхватили, вновь окатив резким приступом боли, положили на носилки, носилки – на каталку. Даша полностью расслабила мускулы.

«На допросе могут бить дворянина лишь тогда, когда его вина против царя доказана, – думала она, ворочая камни мыслей. Это важно было понять сейчас. – Но моя вина не доказана». «Пусть ей займётся Свинельд» – вспомнила она. Князь не мог не знать методов своих подчинённых. Значит, не мог не знать, что её будут бить. Да и вряд ли оборотень решился бы на это без санкции начальства. «Я – дворянка, я – офицер, я – жандарм». Иначе говоря, чтобы приказать её бить, Шаховской должен был быть уверен в её полной вине, вине, за которую лишают дворянства, чести и свободы, или даже жизни.

«Но моё преступление не доказано…»

А это могло означать лишь одно: живой Даша отсюда не выйдет. По крайней мере, они рассчитывают на это. А зачем почти всесильному князю убивать жалкую человечку? Только если… если она перешла ему дорогу.

– Приказано, чтобы завтра была как штык, – пролаял над ней чей-то незнакомый голос.

Ему ответил густой баритон, бархатный, словно у оперного артиста:

– Так, что у нас… Ох ты ж… Да тут, вероятно, кости переломаны. И внутренние органы повреждены. Завтра невозможно.

– Приказ есть приказ.

– Передай Свинельду, пусть распоряжается своими шавками. За этими дверями его приказы дешевле просьб моего трёхлетнего сынишки.

«Симпатичный такой голос», – подумала Даша, попыталась посмотреть, но не смогла поднять тяжёлых век.

– Ярополк, ты бы поостерёгся.

– Ступай. Стерегись и стереги. В реанимации лишним быть неположено. Приказ князя.

И что-то тонкое-тонкое вонзилось сначала в одну руку, а затем в другую, а следом на лицо легла маска. Даша втянула ноздрями наркотический газ и выключилась.

Серые глаза из-за толстых линз казались огромными. Анастасия Михайловна, директор Четвёртого детского дома, смотрела на Трубецкую со смешанным выражением досады и печали.

– Тебя ждёт очень незавидное будущее, девочка моя. Ты закончишь так же плохо, как твоя мама, видят боги. Нормальные девочки не дерутся с мальчиками. Нормальные девочки не лазают по стройкам. Нормальные девочки добрые, ласковые и послушные.

– Он первый начал, – злилась Даша.

Ей не нравилось слово «нормальный». Непонятное, зловещее, холодное. Оно представлялось ей длинной-длинной козявкой из носа, зелёной и склизкой.

– Дарья! Ты хочешь стать такой, как твоя мать? Ты тоже хочешь опуститься до уровня презираемой женщины, лазать по помойкам в поисках бутылки, отдаваться первому встре… Словом, ты хочешь стать такой же?

Даша молчала. В этом вопросе что-то было не так, а что – девочка не могла понять. Но и да, и нет звучали одинаково неправильно. Директор закатила глаза, оперлась о пухлую руку и покачала ногой-бутылкой, отчего зелёная юбка задралась выше колена.

– Трубецкая, я не знаю, за что мне такое наказание! Ты завтра с утра пойдёшь и извинишься. Перед Максимом, перед его родителями, если они, конечно, тебе позволят…

– Он первый начал.

Анастасия Михайловна хлопнула ладонью по столу. Глаза сверкнули. «Она на черепаху похожа», – подумала Даша. И ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы у неё была черепаха. Настоящая, с роговым панцирем, которая бы прятала под ним голову и…