— Такое случалось с Марпой и Рэчунгпа, — произнес Мунпа, которому невольно пришло на память предание об этом чуде.

Он чувствовал, что его силы на исходе, и он не мог больше здесь оставаться.

— Чам Кушог, — сказал молодой человек госпоже Тенг, — мне нездоровится, я должен вернуться домой… Наверное, это приступ лихорадки… Я подхватил лихорадку у хоуи-хоуи. Не надо готовить для меня обед и скажите вашему мужу: мне очень жаль, что я не смог его дождаться.

— Правда, вы бледный как полотно. Я прикажу позвать рикшу.

Она хлопнула в ладоши и дала распоряжение слуге, явившемуся на ее зов. Но в это время личная коляска Тенга подъехала к дому и остановилась у дверей. Вернувшийся хозяин застал Мунпа стоящим у выхода.

— В чем дело? — воскликнул он. — Мы же договорились, что вы останетесь обедать.

— Мне очень жаль, мне очень жаль, — пробормотал Мулла.

— Кушог заболел, — сочувственно произнесла госпожа Тенг. — Он подхватил лихорадку, когда ездил к хоуи-хоуи.

— В самом деле вы очень плохо выглядите, — заметил Тенг. — Вам надо лечь в постель и позвать врача. Эта синьцзянская лихорадка опасна.

— Я поеду домой, — сказал Мунпа.

И тут подъехал рикша.

— Я не оставлю вас одного, — заявил Тенг. — Кажется, вы серьезно больны. Я вас провожу.

— Верно, верно, — одобрила госпожа Тенг. — Господин Тенг вас проводит. Лечитесь хорошенько и приезжайте к нам снова, когда поправитесь.

Мунпа с трудом держался на ногах. Его посадили в коляску, а Тенг сел в свою, которая стояла у дверей дома.

— Чензе (господин) Чао! Чензе Чао! — крикнул Тенг, до того как рикши въехали во двор караван-сарая.

В его призыве слышалась такая тревога, что Чао тут же выскочил из кухни. Китаец подбежал к Тенгу, когда тот помогал Мунпа выйти из коляски, и как раз вовремя: он успел подхватить молодого человека, готового упасть в обморок.

Двое мужчин с помощью слуг Чао отнесли бесчувственного тибетца в его комнату.

Он лежал без сил до самого вечера. Сердобольный Чао и один из его слуг поочередно дежурили у постели бального. Мунпа мучила сильная лихорадка, и, по-видимому, он никого не узнавал. Он бредил, повторяя слово «пустой» применительно к разным предметам; его речь была бессвязной.

— Пустой… пустой… — бормотал Мунпа. — Пустой ковчежец… Пустая одежда… Исчез… Ничего… Пусто… Стена… Вошел в стену.

Больной метался, его лицо было красным, а взгляд блуждающим. Чао испугался. Надо было позвать врача. Какого?.. Хозяин постоялого двора, отличавшийся «передовыми» идеями, решил обратиться к одному из врачей больницы американских миссионеров, находившейся в Ланьду.

Китаец пошел в больницу, объяснил, что, очевидно, бального нельзя сейчас никуда везти, и попросил врача навестить его. Он прибавил, что они с другом в состоянии заплатить за визит и последующее лечение.

Платежеспособность — самая действенная из рекомендаций где бы то ни было и при обращение к кому бы то ни было. Один из иностранных врачей осмотрел Мунпа, нашел его в плохом состоянии, почти при смерти, поставил диагноз: воспаление мозга (Чао не понял, что это значит) и заявил, что следует отвезти пациента в больницу, где ему обеспечат постоянный уход; транспортировку мог осуществить больничный персонал. Поскольку Чао уверял, что торговец оплатит расходы на лечение, Мунпа могли бы положить в отдельную палату, и его другу было бы позволено его навещать.

Чао поблагодарил, настояв на том, чтобы заплатить часть суммы вперед, и Мунпа осторожно поместили на крытые носилки, которые сопровождала санитарка.

За молодым человеком хорошо ухаживали, и во многом благодаря его сильному организму предписания медиков оказались эффективными. Тем не менее Мунпа пролежал в больнице полтора месяца, прежде чем его сознание прояснилось до такой степени, чтобы он смог понять, что с ним произошло, и окреп настолько, чтобы гулять в больничном саду.

Сидя на скамейке под деревьями в окружении цветочных клумб, тибетец чувствовал себя так, словно родился заново, и прежний, добольничный Мунпа казался ему призрачной фигурой либо кем-то, кем он был в одном из прежних воплощений, человеком, который явно не был китайским торговцем, ныне греющимся на солнце в больнице Ланьду.

Этот другой Мунпа, Мунпа Дэсонг, умер или, точнее, его тело исчезло… Сие было очевидно. Люди видели, трогали его пустую одежду, лежавшую перед сиденьем Гьялва Одзэра, словно распростертое тело все еще находилось внутри нее. Одно из чудес гомчена. Мунпа это допускал. Он вспомнил, как приподнял тело отшельника, поправил его одежду, разложил на столике приношения и зажег лампады… те самые лампады, что продолжали гореть несколько лет спустя… да, он верил в чудо, в любые мыслимые чудеса, связанные с Одзэром. После того, как он оставил тело в ящике для медитации, после его ухода из скита могло произойти чудо. Гомчен, проявлявший лишь внешние признаки смерти, но не умерший на самом деле, сделал так, чтобы составные части его тела распались… подобно Марпе или другим дубтхобам… А что случилось с ним, Мунпа?.. Он помнил, как лежал у ног Учителя перед уходом из скита, но затем поднялся (он был в этом уверен) и ушел… Он странствовал по Китаю, наведывался к хоуи-хоуи в их песчаные края, был любовником Розовой лилии и гостем господина Ванга, похожего на Будду, дружил с Чао, Чао, приходившим накануне с ним поговорить, и в то же время оставался самим собой, Мунпа, торговцем, сидящим на лавке в саду больницы мекюо [90] . В таком случае… в таком случае… как относиться к этой пустой одежде, явно принадлежащей ему?..