— Я думал, что все Спейньисси погибли, — сказал я.

Каззетта пожал плечами:

— Когда сжигаешь тараканье гнездо, несколько тварей обязательно выберутся и убегут. Один из братьев скрывается в Джеваццоа. Спейньисси отдали дочь замуж за боррагезца.

Мы оба с омерзением поморщились.

— Девчонка ничего не значит, но братец вел переписку с Авицци. Вот так. — И Каззетта пожал плечами, словно больше ничего говорить не требовалось.

— Вот так, — очень похожим тоном сказал отец.

Вот так.

Мы сделали из них показательный пример.

Несколько дней спустя, в предрассветных сумерках, мы отправились с нашей стражей к укрепленному палаццо архиномо Авицци. В тот день я ехал на боевой лошади по имени Молния, а не на верном Пеньке, и высоко сидел в седле. Прибыв на место, мы выстроили лошадей на улице, и Аган Хан двинулся к воротам. Его сопровождали Мерио и двое наших нумерари.

Капитан стражи Авицци шагнул вперед, словно готовый к бою, но потом сдался, обменяв меч Авицци на нависоли ди Регулаи. Все солдаты последовали его примеру. Мерио заплатил каждому из мешков, которые несли наши нумерари, из тяжелых мешков, наполненных золотом.

Тем тихим, влажным утром, когда солнце еще не выжгло речной туман, мы заплатили каждому стражнику больше, чем он получил бы за пять лет службы. Потом ворота палаццо распахнулись, и наши отряды ворвались внутрь.

Я слышал доносившиеся из палаццо крики и смотрел, как всех Авицци выволакивают на улицу в ночном белье, избитых и связанных. Я видел, как отец вскинул руку, а потом опустил ее. Я смотрел, как наши телохранители убивают всех по очереди, дедушек и бабушек, жен и сожительниц, сыновей и дочерей. Я видел, как они плачут и молят о пощаде — и все равно гибнут. Я видел, как мечи пронзают мягкие тела и как кровь льется на улицу. Я не отвел взгляда, пока вся архиномо Авицци не простерлась мертвая на земле и это древнее имя не покинуло Наволу навсегда.

Я помню, как в то утро кровь собиралась густыми лужами, вязкая и липкая на жаре, и как быстро до нее добрались мухи и собаки.

Вы можете спросить, что я думаю об этой расправе, столь жестокой и неотвратимой, и вновь я отвечу: такова Навола и такова политика.

Вы можете спросить, что я думал, глядя, как убивают целую семью, невинных наряду с виноватыми, юных наряду со стариками, мужчин и женщин, мальчиков и девочек — всех без разбора, лишь потому, что они носят одно имя.

Что я об этом думал? Что чувствовал?

Я не чувствовал ничего.

...Най. Это ложь. Я не стану вам лгать, не стану притворяться, не стану скрывать факты, хотя это вошло у меня в привычку после всего, что я увидел. Я скажу правду, пусть это и неразумно, — скажу, потому что хочу, чтобы вы знали меня целиком и полностью.

На самом деле я испытал много чувств. Ужас. Жалость. Гнев и облегчение. Желание проблеваться прямо на улице. И это далеко не все, что я испытал. Но в тот день я ничего не показал.

Я сохранял равнодушный вид, пока Авицци падали, как будто у марионеток рассекали нити, тянувшиеся к пальцам Амо.

И по пути домой я ничем не выдал своих мятущихся мыслей.

Я закрылся в своей спальне. И только там, в одиночестве, где никто не видел, я наблевал в ночной горшок и наконец позволил себе по-настоящему почувствовать все то, что скрывал.

Позже я вымыл этот горшок собственными руками, в глухой ночи, чтобы даже слуги ничего не узнали о моей слабости. Я отскреб ужас перед тем, что представляла собой моя семья и что мы сотворили, а утром не показал ничего из того, что творилось в моем рассудке.

Позже Ашья одобрительно скажет, что в тот день я стал мужчиной.

Глава 29

Разумеется, несмотря на истребление Авицци и раскрытие вмешательства Спейньисси, наволанская политика не останавливалась.

Любившие нас вианомо последовали нашему примеру, что привело к череде нападений и убийств, подражавших кровавым разборкам архиномо. В Каллендре шли переговоры о создании нового военного отряда, из граждан, хотя процесс сильно замедлили споры о том, каким семьям и гильдиям можно доверить отбор людей для обучения.

Шли дискуссии о том, разумно ли привлекать фермеров из деревень в окрестностях Наволы — или армия должна полностью состоять из горожан. Были сомнения, стоит ли вооружать и обучать вианомо, которые ненавидят некоторых архиномо и могут нарушить новый, хрупкий наволанский мир.

Бурно обсуждался вопрос, каким именно образом рекрутировать солдат. Не утихали споры из-за того, что богатейшие торговцы и представители гильдий, контролировавшие городскую казну, не желали вкладывать в оборону свою кровь и силы, но и не доверяли вианомо, ремесленникам, строителям и прочим городским труженикам, а также фермерам, которые могли бы пополнить ряды армии.