Фольктрим нахмурился так, что его светлые брови сошлись на переносице. Мои слова, сухие и прагматичные, явно пришлись ему не по вкусу. Желваки заходили на его скулах, выдавая внутреннюю борьбу. Он явно ожидал другого — раскаяния, извинений, может быть, даже мольбы о прощении. А получил лекцию по военной стратегии и психологии.

— Моя голова, — медленно, с трудом проговорил он, тщательно подбирая слова, словно вытаскивая их из вязкой трясины, — мой разум правителя говорят, что ты прав, Рос. Твоя логика безжалостна, цинична, но она… она верна. Я это понимаю. Но моё сердце… — он приложил руку в исцарапанной латной перчатке к груди, туда, где под доспехом билось сердце молодого короля, — моё сердце пылает гневом и болью. Ты лишил меня возможности отомстить за отца так, как того требуют наши обычаи. Ты отобрал у меня право свершить правосудие над его убийцей, право, которое принадлежит мне как сыну и как королю. Для меня, для моего народа, это… это смертельное оскорбление.

Я молчал. Слишком устал, чтобы спорить, тем более про его и мою мораль. Не стоит забывать, что я не был гномом, не был и орком. Сегодня против меня вышли люди — те, кто пошли за баронами-предателями. И на моих руках их кровь, а сердце чисто — никаких угрызений совести.

— Поэтому, — голос Фольктрима стал твёрже, в нем зазвенела холодная сталь, и я понял, что решение уже принято, и оно окончательное, — в соответствии с нашими обычаями, несмотря на все твои несомненные заслуги, ты должен покинуть Туманные горы Оша. Сегодня же. И никогда больше не возвращаться. Мы будем помнить тебя как спасителя. Твое имя будет вписано в наши летописи золотыми рунами. Но видеть тебя здесь… мы больше не сможем. Слишком свежи раны. Боль от потери и от невозможности свершить месть так, как того требует наш долг, слишком сильно обжигает мое сердце. И сердца моего народа. Прости.

Я слушал его спокойно, без видимых эмоций.

Ни удивления, ни обиды.

Где-то в глубине души я ожидал чего-то подобного. Классический финал для героя-одиночки, наёмника или просто чужака: сперва спас всех, за что после получил благодарного пинка под зад.

Опять-таки это не про мораль и всякие обиды, с моей точки зрения это всё про политику.

«Спасибо за выполнение квеста, вот твоя награда, а теперь проваливай, чтобы не мозолил глаза и не напоминал о наших слабостях». Что ж, по крайней мере, честно.

Мы смотрели друг на друга несколько долгих, напряжённых секунд.

Молодой король, раздираемый противоречиями между долгом правителя, прагматизмом, которому я его, кажется, немного научил, и сыновьими чувствами, и я — чужак, «попаданец», который только что, по сути, изменил судьбу целого народа, а теперь должен был исчезнуть, как дым от потухшего костра.

В его взгляде я видел и уважение, и горечь, и какую-то почти детскую обиду, и, кажется, даже толику зависти к моей свободе от всех этих условностей.

* * *

Несмотря на официальное «изгнание с почётом», прощание получилось на удивление тёплым, почти душевным.

За армией уже успело подтянуться некоторое количество гражданских, в первую очередь Фрор Простобород, старый, мудрый гном, чьи советы не раз помогали мне сориентироваться в хитросплетениях гномьей политики и тактики, подошёл ко мне, когда я уже собирался покинуть зал.

Он обнял меня так крепко, что мои рёбра, и без того настрадавшиеся в битвах, протестующе хрустнули.

— Ты сделал больше, чем любой из нас мог ожидать, парень, — проворчал он, его седая борода щекотала мне щёку. Глаза старого гнома, обычно лукавые и всезнающие, сейчас подозрительно блестели. — Удачи тебе, Рос. И пусть твои дороги будут прямыми, а враги — в горизонтальном положении и накрыты травкой.

Эйтри, лидер «потерянных», а теперь, похоже, один из самых влиятельных лидеров военачальников Алатора, гном, который прошёл со мной через огонь, дым и медные трубы этой подземной войны, был, как всегда, немногословен. Он лишь крепко, по-мужски, пожал мне руку, его ладонь была твёрдой и мозолистой, как рукоять топора. Его лицо, всё ещё чёрное от дыма, грязи и чужой крови было, как всегда, непроницаемо, но в его тёмных, глубоко посаженных глазах я увидел что-то похожее на понимание.

— Ты научил нас многому, человек, — сказал он коротко, его голос был хриплым от дыма и боевых кличей. — Не только воевать. Но и думать. Думать иначе, чем мы привыкли. Этого мы не забудем. И Дикаиса… мы тоже не забудем. Ты сдержал своё слово. И мы сдержим своё, построим храмовый комплекс, назначим ответственных людей. Даже если король забудет, я не забуду. Слово воина.

…

Фольктрим, несмотря на своё «оскорблённое королевское сердце» и необходимость соблюсти политес с изгнанием, свои обязательства исполнял.

Согласно древним гномьим законам, которые, как я понял, соблюдались здесь с маниакальной точностью, мне, как «союзнику, принесшему решающую победу в священной войне», полагалась доля в захваченных трофеях. Я, честно говоря, после объявления об изгнании особо ни на что и не рассчитывал. Ну, дадут пару мешков медяков на дорожку, может коня какого добудут, чтобы быстрее убрался, может, какой-нибудь артефактный топорик на память… И этого было бы более чем достаточно. Я ведь не ради денег всё это затевал. Хотя… немного золота никогда не помешает, особенно когда тебя выставляют за дверь.