– А-а-а...

– Не акай, мистер.

– А-а-а...

– Как продвигается работа над Самантой?

– Она вот-вот вышибет себе мозги из дробовика по приказу своих мучителей. К завтрашнему дню я должен ее воскресить. Завтра или в субботу.

Она делает большой глоток кофе и улыбается.

– Я до сих пор не знаю, должна ли я быть польщена или огорчена, тем, что ты назвал ее в мою честь. Господи, ты же разбрызгиваешь ее мозги по всей стене.

– Да, но потом она воскреснет. И я бы никогда не разбрызгал тебя.

Мне нравится, когда она так выгибает правую бровь. Она встает, подходит ко мне, наклоняется и целует. Поцелуй затягивается.

После стольких лет все еще такой долгий поцелуй.

Затем она перестает меня целовать.

– Понимаю, понимаю, - говорю я ей.
– Иди, прими душ, пописай, почисти зубы и отправляйся к своему голландскому покойнику[1]. Кстати, тебе нужна компания? В душе, я имею в виду. Только не этот чертов голландец.

– Я так не думаю. Может, сегодня вечером, после работы. Я буду вонять, как обычно. Что у нас сегодня на ужин?

– Говядина по-бургундски с соусом терияки. Тебе она позавчера понравилась.

– Вкуснятина, - говорит она и исчезает за углом в спальне.

* * *

Полчаса спустя я слышу, как ее "Xонда Аккорд" отъезжает от дома, и думаю, как же мне повезло. Я делаю то, что хочу, рисую графические романы - и на этом довольно прилично зарабатываю. У меня есть дом, который я люблю, любимая кошка и судебный патологоанатом, которая достаточно безумна, чтобы любить меня.

Я бы сказал, что хожу на работу, но это было бы ложью. Я хожу играть.

* * *

Игра идет хорошо.

Когда я слышу, как "Xонда" тормозит у дома, кровавые брызги на стене позади головы Саманты уже нарисованы. Я попрошу Сэм проверить рисунок на точность, но я уже многому научился у нее и думаю, что все сделал правильно.

Кровавые брызги как настоящие.

Уже почти семь часов, близятся сумерки - обычное время ее возвращения домой. Я накормил кошку, и мясо по-бургундски уже разогревается на медленном огне. Чесночный хлеб намазан маслом, приправлен и ожидает жаркой ласки духовки. Мне осталось сварить лапшу, налить вино, и ужин готов.

Я заканчиваю работу, встаю, потягиваюсь и иду босиком в гостиную как раз в тот момент, когда она входит через парадную дверь. И вдруг понимаю, что за весь день ни разу не надевал туфель. Это одно из преимуществ игры.

Я подхожу, обнимаю ее и чмокаю в щеку. Она совершенно не воняет. Приняла душ на работе. Она всегда так делает. Но иногда ей приходится принимать три-четыре душа за вечер, если покойник уж очень сильно воняет. Сегодня просто легкий запах чего-то в ее волосах. Этого достаточно, чтобы я сморщил нос.

– Знаю, говорит она.
– Но его сгубила не непробиваемая тупость.

– Нет? А что же тогда с ним случилось?

– Перебрал, сел за руль и врезался в дуб. Но перед смертью он неплохо пообедал. Жаркое из замаринованной говядины, красная капуста, картофельные оладьи и примерно полкило ванильного мороженого с малиновым кремом. Но запах, который ты улавливаешь, принадлежит другому жмурику.

– Кому же?

– Джентльмену по имени Дженнингс. Владельцу индюшачьей фермы.

– Ах, этот чудесный запах аммиака.

– Верно. Он свалил все это индюшачье дерьмо в кучу возле сарая. Похоже, собирался разбросать его по полю, но у него случился сердечный приступ. Упал прямо в эту дрянь. Был весь в дерьме. Вдыхал его добрых полчаса, прежде чем умер. Внутри он пах чуть ли не хуже, чем снаружи. Ты что-то говорил сегодня утром о душе?

– Да.

– Если ты помоешь мне голову, тебе кое-что обломится.

– Я люблю мыть твои волосы.

– Ты уже проголодался?

– Не совсем.

– Выключи плиту.

* * *

Она включает душ, чтобы вода нагрелась, а я смотрю, как она раздевается. Как всегда, она ведет себя по-деловому, но для меня она стриптизерша из Лас-Вегаса. В свои тридцать восемь она выглядит на десять лет моложе, подтянутая, стройная. Время от времени нам обоим становится грустно, что она бесплодна и у нас не будет детей. Думаю, она больше из-за этого переживает, чем я, - у меня есть хоть какой-то брат и отец с матерью, а она сирота, ее родители умерли. Так что, возможно, я больше привык к семье. Но я содрогаюсь при мысли о том, каким бы стало ее тело, если бы это было не так. Наверное, не очень умно с моей стороны так думать, но сейчас она просто загляденье.