Так мы и стояли, не шевелясь, покуда вокруг шумела зелень. Но через некоторое время аномальное оживление растительности пошло на спад.

— Спасибо, Александр, что не стал скрывать от меня. Ты честный человек. Но сейчас, прости, я не хочу разговаривать. Мне нужно побыть одной…

Гесперия попыталась скрыться в густой листве, но я удержал её.

— Подожди, не уходи, — попросил я. — У нас, у людей, есть традиция. Мы иногда садимся и поминаем погибшего товарища, пересказывая связанные с ним истории.

— Зачем? — подняла на меня зеленоватые очи дриада.

— Таким образом мы отдаем ему дань памяти. А заодно обманываем разум. Ведь на мгновение может показаться, что твой друг всё ещё жив, и снова улыбается тебе.

— Разве от этого потом не становится ещё грустнее? — по-детски наивно поинтересовалась первородный дух.

— Возможно, — не стал отрицать я. — Но я считаю, что те тёплые чувства, которые зарождаются в процессе, того стоят.

Гесперия засомневалась, и я немного нахально подтолкнул её к каменной скамье, установленной под сенью старой груши. Удивительно, но своевольная дриада подчинилась.

— Для меня память Ризанта всё равно, что открытая книга, — признался я. — Но всё же я никак не могу отыскать в ней страницу с вашим знакомством. Поведай, как вы повстречались?

Хозяйка лесов печально улыбнулась и с любовью погладила камень крови, который по-прежнему прижимала к груди. А потом вдруг заговорила, и я затаил дыхание, лишь бы не сбить её настрой. Всё-таки, Ризанта нор Адамастро с этой стороны я никогда не знал…

— Риз не любил остальных людей, — говорила Гесперия. — Они не были к нему добры. Стар и млад отовсюду его прогонял и оскорблял. Из-за этого Ризант постоянно сбегал в уединённые места, и подолгу оставался там один. Чаще всего он прятался в старых дичающих садах, где его единственными друзьями становились растения и букашки. Мальчишка постоянно жаловался им на несправедливость и не понимал, отчего никто не желает его принимать таким, какой он есть…

В разуме сразу же возникло видение заросшей беседки, куда я приводил когда-то Вайолу. Кажется, молодой нор Адамастро знал гораздо больше таких укромных уголков в Клесдене, нежели я смог откопать в его памяти.

— Однажды Риз пришел в своё излюбленное место, где росли изумрудные томилии. Но застал там только вытоптанную и примятую клумбу. Какой-то смрадный пьяница заплутал и завалился спать прямо на цветы. После такого нежные растения были обречены. Но мальчишка зачем-то принялся их выхаживать. Неумело и глупо, но всё же. Если честно, он больше вредил своими действиями. Но намерения у него были благими. Томилии всё равно погибли, и Ризант закопал их увядшие бутоны. Именно тогда я впервые показалась ему на глаза.

— Зачем? — спросил я.

— Не знаю, — колыхнулась зелёная шевелюра Гесперии. — Ризант был очень красивым мальчиком. А я, как создание природы, восхищаюсь всеми её прекрасными творениями. Кроме того, мне было любопытно, почему этот маленький человек ведёт себя иначе. Почему он с таким трепетом относится к растениям. Когда я возникла перед ним, Риз не испугался. Скорее смутился. Он спросил меня: «Ты тоже здесь прячешься от всех?» А я не могла ответить, поскольку тонула в грусти, плещущейся в глубине его желтых глаз. Я ушла, не вымолвив ни слова. Но с того самого дня Ризант стал чаще обычного приходить на то место. Представляешь, Александр, он носил мне хлеб и оставлял там, чтобы я поела.

— Наверное, Ризант думал, что ты живёшь в том саду как узница, — предположил я.

Гесперия прижала камень крови плотнее и погладила его чёрный покатый бок.

— Как бы там ни было, но однажды я не выдержала и снова явилась Ризу. Я спросила, зачем он закопал цветы тогда. А мальчик ответил: «Потому что они умерли». И мне стало ясно, что Ризант таким образом заполнял одолевающее его одиночество. Для него растения заменили друзей, которых ему так не хватало среди людей. Соплеменники над ним издевались, насмехались, дразнили. А цветы — слушали и сочувствовали. Он даже давал им имена. Смешные и глупые, но настоящие. Кустистый репейник он звал Колючкой-ворчуном. Крапиву — Врединой. А дикую розу — Ваше Величество. Мальчик по-своему любил всех их. Желая немного скрасить страдания Риза, я предложила ему обучиться языку растений. И тот с радостью согласился. Мы днями напролёт слушали, о чём шептались одуванчики на ветру и как старые дубы жаловались на неугомонных птиц в своих густых кронах. Взамен Ризант рассказывал мне о человеческом обществе. В такие моменты я сочувствовала мальчику сильнее обычного. Мы оба с ним ненавидели людей. Вот только я жила в своём собственном уединении, а он был частью того мира, который его отвергал. Риз часто грозился отомстить всем, кто его обижал. А я смеялась над этой злостью, называя её щенячьим рыком. В шутку я Ризанта называла Ёжиком — шуму много, а колючки мягкие. Ох, как же он на меня за это обижался…

Гесперия немного помолчала, слепо глядя куда-то перед собой. А я не торопил её, целиком погрузившись в её размеренную историю.

— Потом Ризант стал взрослеть, — продолжила дриада. — Часто он появлялся, источая запах перебродившего виноградного или яблочного сока. Вёл себя он в такие моменты странно, не как обычно. И мне это не нравилось. Я говорила об этом, но Риз только отмахивался, считая, будто я не понимаю его. Тогда я перестала приходить к нему, когда он был пьян. Однажды Ризант снова стал звать меня, будучи во хмелю. Судя по виду, ему в очередной раз досталось от кого-то из соплеменников. Одежда юноши была порвана, а сам он перемазан засохшей кровью. Но я всё равно не показалась. Тогда он рассвирепел. Кричал, что я такая же, как люди, которые не желают принимать его. И в порыве гнева Ризант сломал молодое ни в чём не виноватое деревце. Оно просто подвернулось ему под руку. Тогда разозлилась уже я. Появилась и сказала, что он сам не отличается от тех, кого ненавидит, если делает такое. Помню, как Риз оторопел от моего обвинения. Посмотрел на меня так, будто я его ударила. Затем он схватил обломок ветки и стал острым краем раздирать кожу на лица, словно бы пытался снять её. И кричал: «Я не такой как они!» Мне стоило больших трудов успокоить его…