— Привет, Кристина.

Она вздрогнула, как от удара, и медленно подняла на меня свои огромные, испуганные глаза.

— Привет, Илья.

Мы оба старательно делали вид, что между нами не было того напряженного разговора в кафе. Что я не знаю о преступных схемах ее дяди. Что она не дрожит от животного страха при каждой нашей встрече. Мы играли в коллег.

— Вот же актриса погорелого театра! — возмущенно прошипел у меня в голове Фырк. — Глазки строит, улыбается, будто ничего и не было! Шельма! А сама, небось, думает, как бы тебе яду в кофе подсыпать!

— Она боится, — мысленно одернул я его. — Это нормально. Не мешай.

— Мне нужно подготовить пациента Кулагина к завтрашней операции, — сказал я вслух ровным, профессиональным тоном. — Стандартная подготовка операционного поля сегодня вечером.

— Конечно, я все сделаю, — она сделала пометку в журнале. — Кстати… поздравляю с получением ранга Подмастерья. Я слышала, ты блестяще сдал экзамены во Владимире.

— Спасибо, — я позволил себе легкую улыбку. — Можно сказать, повезло с экзаменационным рейсом.

— Это не везение, — она попыталась улыбнуться в ответ, но вышло как-то криво и натянуто. — Это талант.

Неловкая пауза затягивалась. Нужно было переходить к делу.

— Кристина, мне нужно знать, кто завтра будет анестезиологом на операции у Кулагина. Можешь посмотреть в системе?

— Да, сейчас, — она с облегчением повернулась к компьютеру, и ее пальцы забегали по клавиатуре. — Так… операция Кулагина, резекция желудка, завтра в восемь ноль-ноль… Анестезиолог… да, уже назначен. Сейчас я тебе запишу.

Она взяла небольшой листок бумаги для заметок и аккуратно вывела на нем имя и фамилию. Затем, оторвав, протянула его мне. В момент, когда я забирал бумажку, наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Ее рука была ледяной, как у покойника.

— Спасибо. Хорошего тебе дня, Кристина.

— И тебе, — пробормотала она, снова уткнувшись в свои журналы.

Я отошел за угол коридора, чтобы нас не было видно, и развернул листок. Сверху, ее аккуратным каллиграфическим почерком, было выведено: «Воронов Артем Николаевич». А ниже, мелкими, почти неразборчивыми буквами, была сделана приписка: «С дядей пока никак. Прости. Я стараюсь».

Я усмехнулся и, сложив бумажку, убрал ее в карман.

— ХА! Я ЖЕ ГОВОРИЛ! — торжествующе завопил у меня в голове Фырк. — АРТЕМ ВОРОНОВ! ТЕМА! Это именно тот парень, о котором я тебе говорил! Вселенная на нашей стороне, двуногий! С ним ты сработаешься идеально!

— И чем же он так хорош, позволь спросить?

— Молодой, но башковитый! — с энтузиазмом вещал Фырк. — Не из тех старых пней, кто тупо льет препараты по протоколу и чуть что — заливает пациента «Искрой». Этот — думает. Анализирует. И, самое главное, он не боится нового. Он тебя поймет.

Что ж, посмотрим. По крайней мере, один адекватный человек в операционной бригаде, кроме меня и Шаповалова, — это уже неплохая новость. На моей первой официальной в этой жизни операции должно пройти все без сучка, без задоринки. И я подготовлюсь к этому максимально!

Кабинет Магистра третьего класса Аркадия Платоновича Журавлева больше напоминал музей, чем рабочее помещение. Тяжелые дубовые панели на стенах потемнели от времени, со строгих портретов предшественников в массивных золоченых рамах взирали суровые, не одобряющие суеты лица, а огромный стол из красного дерева, заваленный стопками бумаг, казалось, занимал половину всего пространства. Все здесь говорило о власти, традициях и незыблемости гильдейского порядка.

За столом, кроме самого Журавлева, расположились трое: Павел Андреевич Демидов, его заместитель по учебной части, Леопольд Константинович Величко, который теперь был не просителем, а полноправным участником совещания, и еще один пожилой гильдеец, Харитон Ростиславович Шубин

— Продолжим, господа, — Журавлев откинулся в своем массивном, скрипучем кресле, сцепив пальцы на животе. — Давайте перейдем к вопросу о кадрах. Леопольд Константинович, вы, кажется, хотели что-то сказать?

Величко прочистил горло.

— Да, Аркадий Платонович. Хотел бы вернуться к кандидатуре подмастерья Разумовского из Мурома. В прошлый раз нам не удалось детально обсудить его перспективы из-за… известных обстоятельств.

— А что тут обсуждать? — проворчал Харитон Ростиславович. — Выскочка. Классический. Нарушитель субординации. Я читал рапорт Демидова о его поведении на экзамене.

— «Выскочка», который, между прочим, на следующий же день поставил точный и окончательный диагноз барону Ульриху фон Штальбергу, — спокойно парировал Величко. — Вы вообще слышали подробности? Это была поразительная, блестящая диагностика! Редчайшее эндокринное заболевание, которое лучшие лекари Владимира не смогли определить в условиях элитной частной клиники!