— Надо же, как бывает… Ты не отсюда. Это не твоё. И тебе… тебе ещё рано.

Голос у неё был низкий, чуть хрипловатый. Сколько ей лет? Могло быть и 20, и 40… даже 50.

Запах сирени стал просто невыносимым, перебив все остальные запахи. Я смотрел на неё и на то, как позади, наверху, справа налево будто протачивает серое дождливое небо очередной светлый червячок.

А потом я услышал.

Да, я не был, что называется, «на боевых», но ракетно-артиллерийский полигон в армейке сделал своё дело — кое-какие рефлексы остались.

— Ложись! — заорал я ещё до того, как в небе сверкнула вспышка, и «червячок», прервав свой путь, спикировал как раз на разрушенную многоэтажку.

Как я умудрился вскочить из полулежачего положения, в этом обморочном состоянии, да ещё и опрокинуть женщину на землю, накрыв собой — уму непостижимо, но мне это удалось ещё до того, как по дому словно хватили гигантским молотом, и во все стороны брызнуло камнем. Висок обожгло, в ушах зазвенело, а я видел перед собой, совсем рядом, лишь её удивлённые зелёные глаза. И этот запах сирени…

Тронул свою голову, посмотрел — пальцы в крови. Боли, как и положено во сне, почти не было. А у неё тоже ссадина — на щеке видна кровь. Тронул рукой:

— Больно?

Какая чушь. Правильнее было бы, во-первых, не лапать, во-вторых, спросить — ты цела вообще? Но вроде цела, вон, глазища какие… И даже не моргнула. А цел ли я — не знаю, но почему-то мне сейчас на это глубоко начхать.

— Как тебя зовут? — неслышно, почти одними губами, спросила она.

— Женя, — попытался улыбнуться я. — А тебя?

— У меня нет имени, — прошептала женщина, не отводя взгляда.

— Так не бывает.

Женщина помолчала.

— Любовь, — наконец сказала она всё так же еле слышно.

Я отнял руку от её щеки — и не поверил глазам: на гладкой коже женщины не было ни царапины! Это точно сон — в жизни так не бывает…

— Какой странный сон, — пробормотал я.

Любовь как-то странно посмотрела на меня. Сказала негромко:

— Помоги мне встать.

Я выпрямился — надо же, а в голове прояснилось, уже не шатает. Вот что значит — встряска… Присел, осторожно придерживая женщину, помог ей подняться, и мы снова оказались рядом — глаза в глаза.

— Тебя не должно быть здесь, — просто сказала она, словно насквозь меня просверливая своими глазищами.

— Эй, это МОЙ сон, — не удержался я от улыбки.

— Теперь это твоё будущее, — не вернула мне улыбку Любовь.

Сон, который сам говорит, что он пророческий? Такого у меня ещё не было.

— Война?

— Хуже, — она отвернулась, посмотрела куда-то за разрушенный дом. — Ты сказал незнакомому человеку своё имя и дал каплю своей крови. Это как отдать лет десять твоей жизни. Уходи. Тебе нельзя долго быть рядом со мной. Потому что… нельзя.

Уйти? Ну уж нет. Такие сны нужно досматривать до конца, несмотря на всю эту занимательную эзотерику.

— Ты думаешь, я тебя отпущу одну? Тут трупы кругом!

— Люди опаснее трупов, — краешком рта улыбнулась Любовь — мимолётно, почти незаметно. — Человек — самый страшный зверь, — она опять посмотрела на меня — словно ножом ткнула: — Не ходи за мной.

Небо вновь прорезала пара светлых линий. Ракеты… Опять дрогнула земля.

С неба продолжал сеять всё тот же мелкий дождь, висящий в воздухе, как пыль.

Женщина удалялась — просто уходила по захламлённой разорённой улице, словно так и должно быть. На секунду задержалась, присела у очередного мёртвого тела…

Я не уйду.

И дело даже не в том, что она — единственное живое существо, что я тут встретил. Она… не знаю, как объяснить.

Она теперь — как часть меня.

«Не ходи за мной».

Пойду.

Чтобы не пожалеть. Потом, когда проснусь.

Проснувшись, я долго лежал, глядя в тёмный белёный потолок.

Который уже раз я вижу этот сон? Третий точно, и это всего за пару недель.

Чёткие сны, конечно, и раньше бывали, но чтобы настолько…

И всё бы хорошо, если бы не несколько «но».

Мне не 25 — мне и 20 ещё нет.

Я не Женька. Я Влад, Владислав Матвеев. Друзья предпочитают называть меня Владькой.

В-третьих, я не железнодорожник. Я даже не знаю толком, что это значит.

В-четвёртых, сейчас не май 2013-го года, а весна 2017-го.

В-пятых, война давным-давно закончилась — точнее, отгремела — причём ещё до моего рождения. Она была короткой и быстротечной и, говорят, сравняла с землёй все крупные города, оставив лишь небольшие укреплённые форты, как наш Вокзальный или соседний Гидрострой, или, скажем, Нефтехим — день ходу выше по реке…