«Измена! — прохрипел он, задыхаясь. — Посол умом тронулся! Совсем сбрендил на своих Нижних Ярусах!»

Валериус поднял руку, призывая к тишине. Он не смеялся. На его лице была маска скорби и вселенского сочувствия. Он смотрел на Кларка так, как смотрят на буйного пациента в лечебнице для душевнобольных.

«Бедный, бедный Кларк, — он покачал головой, и в его голосе зазвенели фальшивые слезы. — Горе… оно затуманило твой разум. Я понимаю. Желание найти виновного толкает тебя на отчаянные шаги. Лорды, — он обвел взглядом утихший зал, — я прошу вас проявить снисхождение. Наш юный друг явно не в себе».

*Отличный ход, ублюдок. Классика жанра. Если не можешь опровергнуть обвинение — дискредитируй обвинителя. Выставить его сумасшедшим, которого жалко.* Я почувствовал, как во рту появился горький привкус злости.

Но Кларк не собирался подыгрывать этому спектаклю.

«Я в полном порядке, — его голос был ровным и холодным, как лезвие гильотины. — И у меня есть доказательства».

«Доказательства? — Кларк не дрогнул. — Что ж. Иногда лучше один раз увидеть». Он едва заметно кивнул в нашу сторону — условный сигнал, который мы отработали.

На сцену вышел Сет. Мой камрад двигался с грацией хищной птицы, бесшумно и целеустремленно.

Он нес свой полевой набор в полированном деревянном ящике, похожем на саквояж врача из старого кино. С деловитым видом он водрузил его на стол, и глухой стук дерева о базальт заставил нескольких лордов вздрогнуть.

«Прошу прощения, что отвлекаю вас от обсуждения столь насущных проблем, как налоги на шелк, — начал человек-сокол, и в его голосе не было ни капли обычной иронии. Он был предельно серьезен. — Но для чистоты эксперимента нам понадобится наглядный образец».

Его взгляд скользнул по столу и остановился на высокой, тонкой вазе с одним-единственным белоснежным цветком, похожим на земную лилию. «Вот это, например, подойдет идеально».

«Ты собираешься играть с цветочками, птичник?» — хмыкнул толстяк, но в его голосе уже не было прежней уверенности. Скорее, нервозность.

Сет проигнорировал его. Он аккуратно извлек цветок из воды, стряхнул прозрачные капли и установил его в небольшую металлическую подставку, которую достал из ящика. «Простая форма жизни. Здоровая, полная сил… пока что».

Затем он открыл саквояж. Внутри, на черном бархате, как зловещие артефакты, лежали два образца. Один — тот самый камень из тайника Кузницы, пронизанный нитями спокойного, серебристо-голубого света. Второй — уродливый, пористый кусок «рудного серебра», который мы подобрали в шахте. Он слабо, болезненно пульсировал, словно больное сердце обреченного.

Сначала Сет взял чистый образец. «Это, милорды, руда в ее первозданном, очищенном виде. Энергия, дающая жизнь, а не отнимающая ее». Он поднес камень к цветку. Ничего не произошло. Лилия оставалась безупречно белой и свежей.

«А это, — голос Сета стал тверже, когда он, используя длинные стальные щипцы, осторожно извлек второй, черный камень, — то, что лорд Валериус и его сообщники продают под видом „звездной пыли“».

Он положил черный камень на подставку рядом с цветком, не касаясь его.

Секунду ничего не происходило. Толстяк уже начал было ухмыляться. И тут началось.

Сначала едва заметно задрожали кончики лепестков, словно от ледяного сквозняка. Затем они начали скручиваться, будто от прикосновения невидимого огня. Белоснежный цвет стремительно тускнел, на глазах сменяясь трупной серостью. Это было похоже на ускоренную съемку процесса гниения из фильма ужасов. Серый цвет перешел в грязно-бурый, а затем в угольно-черный. Стебель, еще мгновение назад упругий и сильный, поник, и вся лилия, превратившись в горстку черной, влажной трухи, осыпалась на стол. Весь процесс занял не больше десяти секунд.

В зале воцарилась гробовая тишина. Смех не просто смолк — он умер, так же, как этот несчастный цветок. У толстяка отвисла челюсть, глаза вылезли из орбит. На лицах остальных лордов отражалась смесь ужаса и отвращения. Кто-то испуганно ахнул.

Сет аккуратно убрал черный камень обратно в ящик, будто прятал улику с места преступления. «Никакой магии, джентльмены. Чистая наука. Яд в его концентрированной форме».

Кларк подождал, пока последний лепесток, ставший черной трухой, не осядет на полированную поверхность стола. В зале стояла такая тишина, что я, кажется, слышал, как пылинки оседают на гобелены.

«Это, — голос Кларка был тихим, но резал по ушам, как скальпель, — то, что вы делаете с нашим народом. День за днем. Вы продаете им яд, называя его лекарством. Вы смотрите, как они гниют заживо, и считаете свою прибыль».

«Какой пафос, — Валериус первым пришел в себя. Он попытался улыбнуться, но вышло криво, как у покойника. Его лицо стало пепельным. — Дешевый фокус, Кларк. Немного алхимии, немного театра. Ты думаешь, этим можно кого-то обмануть?»

«Фокус? — Кларк усмехнулся без тени веселья. — Хорошо. Тогда вот тебе еще один».