Я увидел, как у Маделиф задрожали кончики пальцев, и она сильнее сжала дневник, чтобы скрыть дрожь.

— Прочитайте документ до конца, пожалуйста, — негромко попросила она.

У меня в мыслях искрой вспыхнуло подозрение.

— Да что б вас… — не сдержался я и, взяв папку, продолжил чтение.

За новым указом, по которому правителю Фризии разрешалось иметь вторую супругу, шел аналогичный указ, уже касающийся Пруссии. А следом за указами шло несколько листов брачного договора, причем большая его часть была посвящена пунктам, касающихся опекунства над рожденными в браке детьми. Я, сжав зубы, прочел эти чертовы бумаги до конца, поднял на Маделиф потяжелевший взгляд.

— Вы мне лгали, — процедил я сквозь зубы. — Вы мне даже пару минут назад лгали. Ваш шрам же не из-за мази Ореля исчез?

— Простите, Ваше Величество… Я только сегодня узнала, когда нечаянно порезала руку и рана затянулась точно также быстро, как бывает у вас… — произнесла она едва слышно, опустив взгляд. — И следом заметила, что и шрам тоже пропал.

— А какого черта вы мне лгали про ту ночь, когда меня Барри напоил тем проклятым остзейским виски с янтарем? — прорычал я.

— Я ведь вас знаю, Ваше Величество…

— Да, черт побери, вы меня прекрасно знаете.

— Вы ведь на этом не остановились бы…

Я уставился на Маделиф.

— Я вам тогда что-то плохое сделал? Обидел? Был груб?

— Наоборот. Но меня это еще больше испугало, — волшебница с трудом нашла силы поднять на меня взгляд и едва слышно прошептала: — Если быть еще точнее, я испугалась саму себя, своей реакции на произошедшее, своих чувств….

— Вот это писал абсолютный прагматик, — я захлопнул папку и снова бросил ее на стол. — Тайный брак, невмешательство в личную жизнь, в воспитание, полное опекунство лишь матерью, а также другие «чудесные» пункты. Чувства? Серьезно?

Глаза волшебницы влажно заблестели, но она каким-то чудом еще сдерживала слезы. Я подумал, что перегнул палку, но внутри еще ледяными волнами прокатывалась ярость. Маделиф протянула мне дневник.

— Прочитайте, пожалуйста, Ваше Величество. Мне сейчас сложно подобрать слова, но на страницах я всё же нашла мужество их изложить.

— Уверяю, я не узнаю из дневника ничего нового о вас, — произнес я, но потом, всё же взял. — Ладно, давайте уже.

Я плеснул себе еще в стакан, подумав, что виски согреет и заодно рассеет неприятный холод внутри, порожденный яростью. Обычно у меня всё горело, а тут была какая-то странная, непривычная реакция.

За полчаса я прочел дневник, вложил в него снова выпавший сплющенный букетик сухих эдельвейсов как закладку и вернул Маделиф. Волшебница изучала мое лицо.

— Вы действительно ничего нового не узнали? — глухо спросила она.

— Вы знали, кого освобождали из той пещеры, — произнес я. — А я знал, что делал, когда наколдовал для вас эдельвейсы.

Маделиф, казалось, вот-вот сделается дурно.

— Вы всё просчитали еще тогда… И значит, вы ничего не подпишите… Это вряд ли входило в ваши планы.

— Не входило. Но указы подпишу. Договор вам придется переделать. Как раз успеете, пока я буду посещать Чистослава. Хотя не стоит. Сделаем это вместе. Тоже добавлю туда условия, которые вам крайне не понравятся.

Я поднялся, а Маделиф смотрела на меня так, словно ослышалась. Я взял ее за руку, поднимая следом, притянул к себе, смотря на ее лицо, на котором отражалась целая гамма эмоций. От ее полнейшего замешательства остатки ярости испарились и я прищурил глаза в насмешке.

— Эгихард! — тихо возмутилась она.

— Так-то лучше. Мне больше нравится, когда вы меня называете по имени.

Я легко стащил блузку с ее плеч, поцеловал нежную кожу на шее, ключицах, груди. Маделиф, отрывисто дыша, чуть дрожала.

— Расслабьтесь и позвольте себе то, что вы в себе до этого сдерживали, — прошептал я.

— Вы не пойдете к Чистославу?

— Конечно, нет, — я тихо засмеялся. — Хочу завершить этот день чем-то куда более приятным. Да и начать следующий тоже с приятного.

Проснувшись, я потянулся за часами. Стрелки Омеги уже пересекли полуденную отметку. Маделиф, потревоженная моим движением, пробудилась, приподняла голову с моей груди. Лицо ее, вполне умиротворенное, словно она наконец почувствовала себя защищенной, снова переменилось.

— Доброе утро, — произнес я, изучая ее. — Вы сейчас смотрите на меня так, словно совершили самую страшную в жизни ошибку. Хотите, уедем на неделю в какое-нибудь тихое местечко, привыкните к новым обстоятельствам?