Шрифт:
В этот раз любой намёк на легкомыслие со стороны Князя исчез моментально.
— Где? Он всё ещё там? Понял. Я скоро буду… Нет. Ни в коем случае! Даже не думайте лезть туда. Я скоро приеду. Да. Ждите.
— Что там? — напрягшись, спросил я.
— Они нашли его, — облегчённо выдохнул Князь. — Здание в промзоне на краю города. Я еду туда.
— Я с тобой…
— Даже не думай! — моментально отрезал он. — Я не собираюсь рисковать тобой или тем, что Андрей о тебе узнает.
— Князь, он…
— Что? — резко спросил Князь. — Саша, ты тут всё равно ничем не поможешь. Твой дар с ним не сработает. Ты и сам должен это понимать. У меня достаточно людей для того, чтобы обеспечить себе безопасность в таком деле. У тебя завтра суд, так?
— Ну так, — проворчал я.
— Вот займись своей работой и позволь мне делать мою, хорошо? — попросил Князь, и когда я недовольно кивнул, продолжил. — Вот и отлично. А теперь будь добр, позови ко мне Марию. Похоже, что Ксюше сегодня опять придётся подежурить за барной стойкой.
Я вздохнул и поморщился.
— Не думаю, что она будет счастлива.
В ответ на это Князь лишь пожал плечами.
— Ну что поделать. А кому сейчас легко?
Глава 13
— Проходи, — сказал Распутин, когда гость вошёл в дверь его квартиры.
Сегодня он задержался в клинике допоздна. Уехал оттуда уже после того, как стрелки часов перевалили за полночь. А потому решил не тратить время на то, чтобы возвращаться за город в родное имение. Воспользовался вместо этого одной из трёх квартир, которыми владел в городе.
Григорий делал это редко. Даже в те моменты, когда работа пожирала всё его свободное время без остатка, он всё равно возвращался назад, домой. Поступал так всегда с того дня, как ему сообщили о смерти сына и невестки. И продолжал год за годом жертвовать тем временем, которое мог бы потратить на сон в удобных городских апартаментах дороге.
Просто для того, чтобы Елена знала, что он обязательно вернётся назад.
Но сегодня он слишком устал. Возраст уже потихоньку брал своё. Да и день оказался на удивление… непростым, мягко говоря. Тем более, что он хотел поговорить с другом. Поговорить так, чтобы этот разговор никогда не стал достоянием чьих-либо ушей. Даже его прислуги, которой он доверял.
Но в таких делах одного доверия недостаточно.
— Плохо выглядишь, — вместо приветствия сказал Уваров, заходя в квартиру и закрывая за собой дверь.
— И тебе здравствуй, — поморщился Распутин, направившись по коридору в гостиную. Зайдя в комнату, он устало опустился на диван.
— Нет, Гриша, я ведь правду говорю, — не стал успокаиваться вошедший за ним граф. — Ты действительно паршиво выглядишь. Ты в последнее время вообще спишь?
— Ты будешь выглядеть так же, после того как мы поговорим, — устало произнёс Григорий. — Ко мне сегодня Рахманов приезжал.
— О, парнишка решил к тебе наведаться? — на лице Уварова неожиданно появилась ухмылка. — Тогда понятно, чего ты такой нервный. Дай угадаю, парень наконец решил попросить руки твоей внучки, да?
— Типун тебе на язык, Василий, — вскинулся сидящий на диване усталый целитель. — Что, ничего умнее тебе в голову не пришло?
— Эй, — тут же с возмущением встрепенулся Уваров. — А что я, по-твоему, должен был думать? Когда Зоечка сообщила мне о том, что выбрала себе жениха, у меня было такое же лицо…
— Выбрала, — фыркнул Григорий. — Господи, когда наши дети стали такими самостоятельными, что начали сами выбирать себе спутников по жизни, а? Вроде ещё вчера под стол пешком ходили, а теперь…
Его слова вызвали у Уварова ехидную усмешку.
— Что я слышу? Неужели мы с тобой скучаем по тем временам, когда наши отцы просто приходили и говорили: «Вот тебе невеста, женись, плодись…»
— Как вульгарно, — поморщился Распутин, но и сам не смог сдержать улыбки при этих словах, на что Уваров лишь пожал плечами.
— Зато это работало, — сказал он, а потом задумался. — Хотя с Зоечкой это пустой номер. Слишком уж она в мать пошла. Она в молодости из меня верёвки вила, а уж дочка-то… Эх, женщины. Будь проклят тот день, когда они узнали о том, что сами могут принимать решения и вошли во вкус.
В ответ на это Распутин лишь закатил уставшие глаза.
— Ты ещё на календарь пойди поругайся, — попенял он друга. — За то, что этот мерзавец имеет наглость дни сменять и давать истории право на то, чтобы идти вперёд. Самому-то не смешно?