<p> Говорят, все началось с пациента и с человека, который отказался дать ему умереть…</p> <p> С тех пор прошло много лет.</p> <p> Одни называют его убийцей. ?Другие прорезью между двумя мирами.? А кто-то просто шепчет: он тот, кто вырежет опухоль.</p> <p> В мире, где техника заменяет истину, а Путь стал рабством, появляется хирург, готовый поставить этому миру диагноз.</p>
Глава 1
Я вошёл в операционную, наплевав на запрет. Пошел против приказа, закона, заведующего и здравого смысла. Мой брат умирал, и мне было плевать, что за это меня посадят. Либо я его спасу. Либо умру вместе с ним.
— Оперировать нельзя, — ординатор встал на пути, прижал к себе планшет, будто он ему сейчас чем-то поможет. — Приказ главврача — не трогать!
Он смотрел так, как будто я вот-вот брошу скальпель и начну просить разрешения. Не угадал.
— Готовьте операционную, — сказал я и сдвинул его плечом, как тумбочку.
У меня не было времени играть в согласования. На каталке лежал Мишка. Малой. Лицо в ссадинах, руки перемотаны, кожа холодная. Он не спал… он уходил. И если бы я не был рядом, его бы уже списали.
А, честно говоря, списали и так. По документам мой брат безнадёжный. После той аварии, когда мы остались сиротами, у него в голове поселилась штука, которая со временем перестала притворяться безопасной.
Опухоль.
Глубоко, чёрт знает где. Все, кому положено выносить приговоры, дружно сказали: неоперабельно. Лезть нельзя. А я с тех пор не люблю слово «нельзя». Я тогда пообещал себе, что когда придёт момент, и он будет на грани, то я пойду против любого приказа. Против любого главврача. Против закона, если понадобится.
Потому что иначе — зачем всё это? Всё, что я умею, всё, чему учился и всё, что держит меня на ногах?
Я не просто видел его рану — я чувствовал, как кровь тянет из сосуда, где она не должна быть. Эти сигналы шли ко мне через кожу, как будто ткань умоляла спасти.
Они предложили отправить Мишку в столицу. Там, где «может быть» его посмотрят. А «может быть» — не успеют. А «может быть» — потеряют документы. Я знал это «может быть». Оно хоронит людей надёжнее пули.
Ну а пока их решение «не трогать». Просто дожидаться, когда он сам перестанет быть проблемой.
Брат чуть дёрнулся. Не открыл глаза, не сказал ничего, но пальцы… да. Пошевелились. Схватили воздух.
Миша держался, и я понял: всё. Точка. Я пойду до конца.
— Я уже здесь, Миш, — сказал я.
Скорее всего, он не услышал. Неважно. Это я сказал себе, чтобы отрезать пути назад.
Я поднял голову там, где положено опускать.
В этих стенах любят тишину, послушание и людей, которые не мешают умирать правильно — по инструкции.
Я не мешаю. Просто не разрешаю. Здесь все боятся потерять должность, а я потерять своего брата. Разница простая, но не для всех очевидная.
Ординатор вышел быстро. Плечи опущены, взгляд в пол. Как только понял, что я не отступлю, сразу сдулся. Медсестра сжала в руках лоток. Санитар пугливо отвёл глаза. Они переглянулись и в этом взгляде был страх перед тем, что я пошёл туда, куда они не посмеют.
— Он начал… он действительно начал, Аванес Суренович, — из коридора донёсся заикающийся голос ординатора.
Аванес.
Вот и он.
Местный бог в белом халате. Профессор, заведующий хирургией и конченый бюрократ. Лицо, как будто я собрался оперировать бензопилой в подвале.
— Мирошин, — голос холодный, выверенный. — Мы его отдаём в Москву.
— Не доживёт, — констатировал я, включая ангиоскан.
Пока они будут согласовывать и подбирать специалистов, я похороню брата.
Аванес побледнел. На виске выступила капля пота. Он сделал глубокий вдох, будто собирался нырять под воду.
— Забыл, что у тебя отстранение от операций? Тебя не просто уволят, — сказал он медленно. — Это уголовка, Костя. Ты понимаешь, куда лезешь?
Он говорил о законах. Я — о жизни. Он боялся за свою карьеру. Я — за брата. У нас с ним вообще разные взгляды на эту жизнь. Две параллельные, которые никогда не сойдутся.
Я подошёл к крючку, где висели хирургические маски, взял одну. Снял упаковку.
— Аванес, он мой брат. И пока он дышит, я не отступлю, — я повернулся к медсестре. — Аня, готовь перчатки.
Она замерла. Посмотрела на меня, потом на заведующего. В глазах колебание… но было там и что-то ещё. Там была готовность. Просто ей нужно, чтобы кто-то сделал шаг первым.
Я сделал.
Аванес взял меня за локоть. Голос стал мягким, почти дружеским.
— Костя, я тебя понимаю. Правда. Но если ты сейчас полезешь, нас всех разнесут. Дай мне чуть времени. Я подниму вопрос, мы договоримся, вернем тебе лицензию, всё сделаем правильно…
Я посмотрел на него спокойно.
— Смерть не интересуют протоколы. Либо мы её остановим, либо она зайдёт сама.
Заведующий открыл рот. Стоял так секунд десять.
— Ты сумасшедший, Мирошин! — наконец, выдохнул он. — Сейчас я вызову охрану!
— Нет, не вызовешь, — спокойно ответил я, доставая маску. — Охранник с утра пьян. До нас сейчас даже с танком не доедут — снегом завалило.
Аванес замер.
Всё понял. Быстро сообразил.
Даже у него в голове пазл сложился: если я сейчас полезу, меня не остановит никто.