Он резко повернул к ней голову.

Она, скользнув по сиденью, придвинулась к нему ближе.

– Я ее вижу, прямо здесь, – сказала девушка, коснувшись пальцем лба. – Кто она? Это она и есть? Нет? – Вдруг ее губы оказались совсем рядом с его шеей, и он почувствовал ее теплое, пропитанное пивом дыхание. Она сбросила с себя куртку, дав той упасть назад на сиденье. Под курткой у нее оказалась черная футболка, и она взяла руку Тревиса, чтобы сунуть ее под ткань, коснуться ею своей груди. – Этого ты хочешь? – Она прижалась губами к его уху. – Я вижу ее, вижу, что она попросила тебя сделать и что ты сделал для нее.

Округлость, к которой он прикасался рукой, напомнила ему звук каллиопы, вкус сладкой ваты, поворот большого колеса обозрения…

туже, туже

…и она уже тянулась к его пряжке, снимала с него ремень.

Тревис нащупал дверцу и соскользнул назад. Когда та открылась, он чуть ли не вывалился в грязь, а когда снова посмотрел на девушку, та уже влезла на сиденье на четвереньках и смеялась над ним, будто сумасшедшая.

Он поднял с земли упавшую шляпу и вернул себе на голову.

– Стой, – сказал он, но его приказ затерялся то ли из-за дождя, то ли она теперь сидела в его голове так глубоко, что видела все, что произошло в ту ночь в фермерском доме и во все прежние ночи, начиная со времени, когда он был мальчишкой и музыка лилась из проигрывателя-чемодана, и все было слишком ужасно и слишком забавно, слишком жалко, чтобы оправдать чудовище, которым он стал, поэтому он сжал кулак и, шагнув вперед, схватил ее за волосы и, когда ее смех резко затих, отдернул ее голову назад и врезал раз, другой, третий по лицу.

Разбил ей нос.

Она заклокотала и обмякла.

Он стоял под дождем и наблюдал в свете кабины за тем, как вода смывает кровь с костяшек его пальцев.

«Занеси ее, Тревис. Занеси ее внутрь. О, занеси, сейчас же».

Он уставился сквозь воду, струящуюся с полей его шляпы, на потерявшую сознание окровавленную девушку. Услышал, как у него заурчал желудок, и этого оказалось достаточно, чтобы вырвать его из оцепенения. Он вынул ключи из замка зажигания и выволок девушку из салона, чтобы протащить ее по гравию к кемперу. Открыв дверцу, он поднял ее на крыльцо и бросил спиной на пол.

Дверь распахнулась, хлынул дождь и сверкнула молния, так что Тревису показалось, всего на мгновение, будто девичьи волосы теперь были темными, а не светлыми, и он мог поклясться, кто бы ни попытался выпытать у него сейчас правду: на полу перед ним лежала Аннабель Гаскин, и у нее носом шла кровь.

Он услышал, как со скрипом открылась дверь и как зашуршали по линолеуму иссохшие конечности. Почувствовал, как Рю встает за его спиной, как она холодно обвивает его туловище, вынимая его нож и вкладывая ему в руку.

Кожаная юбка задралась у девушки выше колен.

– Режь ее.

Тревис сомкнул пальцы вокруг рукоятки ножа и, перешагнув через девушку, опустился перед ней, затем раздвинул ей ноги. Задрал ей юбку еще выше, насколько смог, чтобы открыть мягкую белую кожу бедер. Она слабо заворочалась, когда он провел лезвием по ее плоти, точно над резинкой ее белых трусиков.

Кровь пролилась на линолеум. Красная, густая, шокирующая.

Тревис смотрел на это как завороженный.

– Ешь, – сказала Рю. Она стояла, горбясь у шкафчика, свесив руки. Скрюченная и голодная.

Девушка шевельнула головой. Простонала.

– ЕШЬ.

Тревис положил нож на пол и подполз на коленях поближе к девушке, будто мужчина, готовящийся исполнить нежный акт. Опустил лицо между ее белыми ногами и коснулся губами ее раны. Его рот мгновенно наполнился кровью, отчего ему пришлось все выплюнуть.

– ЕШЬ!

Но теперь здесь было что-то еще. Тепло. Жгучее.

Он снова приник губами к ране и на этот раз глотнул, когда его рот залило кровью. Но ужаса и отвращения, которого он ожидал, сейчас Тревис не испытал. Он ощутил лишь глубокое облегчение, когда кровь заструилась по его горлу и опустилась в желудок, разлившись там теплом. И прежде чем это случилось, он уже глотал снова, еще и еще.

Девушка, почти придя в себя, наконец издала протяжный низкий стон.

Перекатилась под ним, потянулась рукой, попыталась толкнуть его в плечо.

Тревис, не обращая на нее внимания, забылся в блаженстве совершаемого действия. Кровь возвращала его к жизни, смывала все странности и противоречия, что он испытывал в последние дни: кролики, женщины – ничто из этого теперь не имело значения.

– Пей все, – сказала Рю. – Пей все.

И хотя девушка теперь извивалась под ним, он, к своему великому удовольствию, думал, что да, он выпьет все, и он глотал, чавкал, причмокивал, обеими руками обхватывая ее бедро и сжимая его. Правая рука девушки тем временем нащупала лежащий на полу нож. Ее пальцы сомкнулись вокруг рукоятки, она подняла лезвие и, из последних остатков своих тающих сил, обрушила на него.