Тревис воткнул пальцы себе в бок через разрез в рваной рубашке, затем сунул их девушке в рот. Повторил это снова и снова.

– Нет, – сказала Рю, но ее голос заглушил ливень. Она тихонько отошла за пикап и исчезла в темноте.

Тревис держал пальцы у девушки во рту еще долго после того, как она умерла, и кровь стекала розовыми ручейками по ее подбородку с обоих уголков губ.

Он сидел в свете фар и плакал.

В конце концов дождь перестал, и буря устремилась дальше по равнине.

Свет и крики.

Смех.

Запах жира для жарки.

Большой Карсон, Большой К., пылающей сверхновой разрывающий джунгли. Лес, кишащий светлячками. Трассирующие снаряды, пролетающие сквозь кроны деревьев, пробивая дыры в стволах и в телах людей. Клоун, жонглирующий огнем на ходулях, вываливается из зарослей.

Мужчина с зажигалкой, трескает пламя, расплывается дым. У него за ухом сигарета.

Сынуля.

Между красными губами его матери – сигарета.

Зажженная. Вишневый огонек.

Карусель.

Каллиопа.

Женская рука сжимает его.

Его потная ладонь.

Мятная вата. Красная и липкая, тягучая.

Ярмарка, колесо. Женская грудь у него в ладони, теплая, живая. Все – раньше.

Пока не стал кричать Большой Карсон.

И Сынуля.

И Мамочка.

Звуки, что она издает, не описать никаким словом.

Теперь – все вразброд.

– Тревис, милый? Проснись. Проснись, милый.

Она поднимает его, теснее прижимает к себе, выносит из его комнаты. Из его уютной постели, подальше от дружелюбных постеров на стене, от ковбоев и динозавров.

– Мамочка?

– Тс-с, не разговаривай, милый. Не разговаривай. Мамочка с тобой.

Он просыпается на сиденье пикапа. Кусочек голубого неба обрамляет лицо его матери. Она накладывает макияж, в руках у нее кисточка. Щеки розовые, глаза голубые. «Привет, милый», – говорит она.

Он садится, на нем – пижама.

День такой яркий, что ему приходится щуриться, чтобы хоть что-то увидеть.

Здоровяк за рулем грузовика улыбается ему. Волосы у этого мужчины прилизаны, как утиный зад. Мальчик никогда его не видел. Мужчина в белой футболке в обтяжку и в джинсах, заправленных в ковбойские сапоги. За ухом у него сигарета.

– Посмотри-ка, – говорит его мать, пудря щеки. Она улыбается в свою пудреницу яркими и полными губами. – Я нашла свое лицо. Лицо найдено. Что думаешь, малыш? Что думаешь про мамочкино лицо?

– Я-то точно знаю, что про него думаю, – замечает здоровяк. Он протягивает руку и щипает женщину за щеку.

Она смеется.

– Ты только об этом и думаешь, да?

– А о чем еще стоит думать, а, кореш? – Мужчина подмигивает мальчику.

Мальчик босыми ногами задевал крышку материного проигрывателя-чемодана, который катался по половицам.

– Где папа?

– Так, не порти наше маленькое приключение, малыш. – Она убирает волосы с его лица, нежно поглаживает их пальцами. Ее прикосновения такие легкие. Такие любящие. – Все будет хорошо. Вот увидишь. Не беспокойся. Верно, Сынуля?

– Верно как дождь, дорогая, – говорит здоровяк. Затем включает радио, ищет станцию. – Верно как дождь. – Он останавливает выбор на чем-то резком и высоком, со скрипками, и мили сменяются милями.

Он сидит на полу под раковиной мотеля, в ковбойской шляпе с красным шнурком, полосатой рубашке и вельветовых брюках. Последние мать купила ему в дешевом магазине в Эль-Пасо. Рубашка и брюки слишком ему коротки. Шляпа досталась ему в упаковке из бумаги и пластмассы вместе с заводной лошадкой с наездником. Он играет с ними на ковре под раковиной. Заводит лошадь, ставит ее и смотрит, как она катится, а потом падает, вращая колесиками. Он знает, что мог бы поиграть в ванной на плитке, где лошадь лучше бы катилась, но ему нравится здесь, под раковиной. Здесь уютно и безопасно.

На полу у кровати стоит красный проигрыватель, распахнутый своей широкой пастью, и крутит пластинку на сорок пять оборотов с одной из любимых песен его матери – «Не грабь чужой замок». Он переслушивает песню снова и снова, переставляя иглу, как только смолкают последние аккорды. Слушает долго, пока его не клонит в сон. Тогда он перекатывается на бок, сворачивается калачиком и засыпает прямо посреди песни.

Позднее мальчик просыпается, когда чувствует, как мужчина, которого его мать зовет Сынулей, тычет в него ботинком. Он садится на полу перед раковиной, слышит ровный стук иглы проигрывателя. Дверь в наружный мир открывается, ослепляя дневным светом. Его мать сидит на краю кровати. Мальчик слышит, как большие грузовики грохочут по двухполосной дороге.